Луна грустно, но решительно замоталась в рваное полотно черной, грозовой тучи, и стало совсем темно. Молния, еще далекая, черкнула по небокраю и на миг высветила: на гребне крепостной стены, мокро блистающей чешуею гранитных глыб замка, стояли двое — невысокий, худощавый человек в длинном, до земли, балахоне и огромная сова, головой вровень с плечом одетого в балахон. Вдали, в черноте, дышащей влажным ртом, вспыхнул огонек — по правую руку человека. Чуть погодя — такой же огонек, маленький, но яркий, полыхнул по левую руку.
— Тебя обложили, как лиса в норе, — равнодушно сказала сова.
— Да, похоже. Они идут с двух сторон. Или хотят, чтобы мы так думали. А основной удар запросто может прийтись откуда угодно, — глухим, неокрашенным голосом сказал человек. Он говорил быстро, откусывая слова и сплевывая их на ветер.
Словно соглашаясь с говорившим, кто-то вдали чиркнул кресалом, и третья рдяная точка повисла во тьме, казалось, сама по себе — прямо перед странной парой, стоявшей на краю стены. Еще, еще и еще — со всех сторон вспыхивали и не гасли огоньки.
— Гм… — негромко сказал человек. — Как-то странно вдруг осознать, что у меня довольно-таки большой майорат. Причем осознать это, глядя, сколько деревень запалили вокруг моего замка. Моих деревень.
— Что ты будешь делать? — сердито спросила сова, явно досадуя на человека за неуместные рассуждения.
— Что я могу сделать, Шингхо? — спросил в свою очередь человек.
Помолчали. Тьма, придавленная сверху чудовищной по размерам тучей, изнемогала от удушья, а ливень медлил. Медлила гроза. Медлил с настоящим ответом человек в балахоне.
… Он провел пальцами по складке балахона и посмотрел на Шингхо.
— Что ты будешь делать, герцог? — на этот раз вопрос не предусматривал никаких экивоков. В голосе Шингхо не слышалось уже давно ставшей привычной издевки. В вопросе же дрожал, как марево горящих деревень, ответ.
Герцог. Сочное, властное слово. Гер-цог. Стук кованых копыт по брусчатке замкового двора.
— Что я могу сделать? — повторил ты. — Что мог бы сделать простой пришелец из-за Кромки, каким я был не так давно? Уйти? Сдаться? Спасти людей, зависящих от него? Да, он — он — мог это сделать. Но что могу сделать я, повелитель майората Вейа, герцог Дорога? Мы будем драться, — ненужно подытожил ты, тем самым обрекая на смерть сотни людей.
… Впрочем, другого ответа они бы мне никогда не простили.
… Если верно, что сон разума порождает чудовищ, то тишина способна запросто породить кошмар и неразбериху. Просто вдруг, прямо в лицо, выкинуть шум, крик и неистовство.
… Мужчина, в мокро отсвечивающей одежде черного цвета, с большими подкладками под плечи и высоким, тяжелым воротом, в котором тонула его шея и нижняя часть подбородка, с матово поблескивающей цепью на груди, немного нарочито вскинул брови вверх и, чему-то одновременно усмехнувшись на левую сторону рта, бесцветным голосом сказал: «Смешно. Я герцог. Х-ха,».
… Он сидел на балконе башни — донжона своего родового замка и смотрел на вечереющие поля и леса. Полей было сравнительно немного. По сравнению с темным и днем кругом многовекового леса, населенного правильными жителями и деревнями в его чреве — кажется, навек проглоченными огромными деревьями и густейшим подлеском. Как умудрялся неутомимо расти подлесок в тени и жадности гигантов — неизвестно. Но так было надо, правильно — и он рос.
Проглоченными? Скорее, бор был опасно беременен человеческим жильем — поселениями данников и захребетников его, герцога рода Вейа по прозвищу «Дорога». Бор тяжело болел людьми. Пуповины от каждого отвратительного зародыша пожаров, палов и просек, раковых метастазов Бора — селений — тянулись сквозь тело леса и сходились у замка, стоявшего на скале под неожиданным названием «Дом».
Это то самое место, которое герцог Дорога впервые сумел принять, как свой дом — сразу при первой встрече и навеки. Такое же родное, как сам Бор Поворота, в котором живут истинные жители леса и люди, которые сотни лет стараются научиться с ними соседствовать.
Бор огромен. Чудовищно стар — в его дебрях попадаются и развалины замков, о которых мало кто слышал уже и которые населены или нежитью, или совами, что, собственно, не очень сильно и рознится. А уж сколько в Бору мест, где, как видно, кануло в безмолвие поселение — не перечесть. Бор строго спрашивает с людей за ошибки в выборе места или поведения. Собственно, поселения пропадают и до сих пор. Это пугающе, но не неожиданно. Но тсс…
На запад от замка, в нескольких часах пути, начинается скальный массив — гигантские змеи каменных хребтов, обрывы, ущелья, начинающиеся и кончающиеся нередко ничем, тропы и тропинки, протоптанные по большей части людьми и, наконец, сами горы, темно-серые и практически голые — лишь кое-где появится на вершинах скал рискнувшая поспорить с горами рощица или лесок. На север Бор Поворота идет по холмистой равнине и там он, с балкона, еще сильнее похож на Океан — опускаясь и поднимаясь на холмах и долинах, он видится как мощные, сильные, тяжкие волны — массы, монолиты зеленой, вечной воды. Понемногу холмы становится все меньше, потом земля выравнивается окончательно, и Бор идет ровным потоком, пока не доходит до границы с Чащей — местом непоседливым, напряженным, как струна, тревожным — то вольно захватывающем земли и высящем столетние ели, то опускающемся до скромных перелесков и по всему своему пространству опутанным ручьями и топями. Еще дальше на север Чаща исчезает, и топи тянутся уже, кажется, бесконечно, обретя свое имя — «Северные Топи». Просто и незамысловато, как называются некоторые места — чтобы просто дать имя и постараться забыть о них и не вспоминать подольше, если удастся. Земли Вейа на границе с Чащей врезаются клином в земли герцогства Хелла, идущие с востока к северу.
![Презрение Лорда [Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]](/storage/book-covers/b8/b8737b711e6fe547c6c142ed05a57909281ac183.jpg)
