НИКОЛАЙ ГУДАНЕЦ
На берегу Стикса
Вода в канале была.черной и спокойной. На ее поверхности лежали лопнувшие воздушные шары, словно разноцветная ветошь. Утром праздничная толпа бросала шары в канал с горбатого бетонного мостика. Они медленно падали навстречу своему отражению и встречались с ним, качнувшись; по воде шли круги; потом шары плыли, прилипшие к своим двойникам, как яркие восьмерки, подгоняемые ветром.
По крутому берегу сновали мальчишки. Они азартно целились из рогаток; шары лопались с глухим авуком, и на воде оставались сморщенные клочки резины.
Теперь парк затих.
Симаков брел по дорожке, ссутулившись, сунув руки в карманы распахнутого плаща. Начинало темнеть; казалось, воздух уплотняется, сливаясь понемногу с холодным зеркалом канала. Резко запахло вечером.
Симаков прошел по мосту, свернул налево и подошел к скамейке на берегу. Под ней валялись пустая бутылка и скомканный бумажный кулек; изрезанное ножами сиденье было усеяно крупными дождевыми каплями.
Симаков смахнул воду ладонью и уселся, откинувшись, вытянув скрещенные ноги. Он прикрыл глаза и глубоко, вздохнул, словно бы очищаясь от суматошного дневного воздуха. Немного посидел, расслабившись, потом достал папиросу, размял ее и закурил, с удовольствием затягиваясь крепким дымом.
Вокруг не было ни души.
Он сидел, курил, уткнувшись в тепло щекочущий шарф подбородком, пристально глядя на воду, Пространство расплывалось, растягивалось, сглаживались очертания; таяли контуры деревьев, и тот берег отодвигался, подергивался дымкой, пока не стал узкой полосой на горизонте. Ничего не осталось, кроме неба, родных берегов и канала. Симаков встал, подошел к кромке воды. Вдали, среди нескончаемой пустоты, виднелось темное пятнышко. Оно постепенно увеличивалось; вскоре стали заметны неспешные взмахи весел.
Симаков поежился. Он бросил коротко зашипевшую папиросу в воду и сунул руки в карманы. Прислушался.
Мало-помалу он различил слабый плеск и поскрипывание уключин - лодка все приближалась, раздвигая гладкую воду, скользя в сумерках к берегу.
Горбясь и вглядываясь в полутьму, он ждал. Наконец стал виден гребец, ритмично работающий длинными веслами; лодка словно бы пошла все быстрее и быстрее.
Симаков отступил на шаг, и нос лодки врезался в хрустнувший песок прямо у его ботинок.
Перевозчик в потертом ватнике обернулся через плечо и секунду внимательно изучал Симакова.
- Все ясно, - сказал перевозчик.
Оба чуть помолчали.
- Поехали? - спокойно спросил Симаков.
- Погоди, - сказал перевозчик. Он бросил весла и пересел в лодке лицом к Симакову.
- Закурить есть?
- У меня "Беломор".
- Давай.
Перевозчик поймал пачку на лету, достал спички, закурил. Он сидел в дощаной плоскодонке с облупившейся кое-где зеленой краской и смотрел на Симакова бесцветными немигающими глазами.
- Нормальный табачок, - сказал он, глубоко затянувшись. Симаков не ответил. Потом пробормотал: - Я представлял все это иначе..
Перевозчик понимающие кивнул.
- Бывает.
Помолчали. С уключин мерно и беззвучно капала вода. Перевозчик попыхивал папироской, глядя на Симакова в упор.
- Что ж это ты, а? - спросил перевозчик.
Симаков помедлил.
- Сам не знаю, - сказал он.
Дымок папиросы вился среди отчаянной пустоты.
Симаков посмотрел на горизонт, на далекую мутную полоску.
- А что там, на том берегу? - спросил он.
- То же самое, что на твоем.
- Так зачем же тогда плыть?
- Трудно сказать, - ответил перевозчик. - Наверно, надо ж когда-нибудь менять берега.
- Даже если они одинаковые?
- Даже если так.
Симаков вздохнул. Он вытащил бумажник и, развернувшись, запустил им в воду. Раздался плеск, сразу и бесследно заглохший. Потом Симаков отстегнул часы, подбросил их на ладони, швырнул вслед за бумажником. Маленькие волны разошлись по воде, покачались вдоль лодки и набежали на песок.
Снова все стихло.
Перевозчик выплюнул папиросу за борт.
- Поехали? - спросил он.
- Погоди, - Ясно, - сказал перевозчик и ухмыльнулся, блеснув фиксой. Он зачерпнул воды и полил на уключины, чтоб не скрипели.
Наступило молчание., Симаков оглянулся, хотя знал, что позади него все та же пустота.
- Ты там-все объяснил? - спросил перевозчик.
- Да разве такое объяснишь.
- Действительно.
И снова тишина. Она сливалась воедино с этим томительным пространством, так странно терпевшим в себе двоих людей и лодку. Каждое движение или слово тотчас повисало, словно конец зыбкой доски над пропастью, и остановиться было, как сделать шаг по этой доске.
- Холодно здесь, - сказал Симаков.
-Да.
Симаков застегнул плащ, неторопливо и аккуратно заправляя пуговицы в петли. Поправил шарф.
- Закури, - сказал перевозчик, бросая пачку.
Симаков достал папиросу, повертел и вдруг скомкал в кулаке. Бросил ее на песок и отряхнул табачные крошки с ладони,
- Нервы, - виновато сказал он, засовывая пачку в карман.
- Многие так вот приходят, - сказал перевозчик, - особенно молодые.
- Правда? - тихо спросил Симаков.
- Приходят... А я же не тороплю. Постоят, подумают - и обратно...
Симаков кивнул.
- Я это понимаю, - сказал перевозчик, -Да.
Перевозчик замолк. Равнодушно поболтал веслом в воде, глядя, как расходятся черные круги.