Дорога, нарезанная винтом по холму, круто ныряет в ущелье. Испуганно взвизгивают тормоза. То ли руль упирается в подбородок, то ли подбородок в руль.
Вырастают, поворачиваются бледно-серые лики скал.
По-змеиному шипит под шинами дорога, сворачивает под прямым углом над бездной, делает невообразимые петли. Руль становится непослушным, скользким, как рыба, выпрыгивает из рук.
Не понимаю, как мне удается удерживать руль. Глаза автоматически фиксируют дорогу и даже каким-то чудом — участки вдоль нее. Зеленые холмы то подпрыгивают, то опускаются.
Бетонка кончается, начинается степь.
Куда я еду?
Не знаю.
Почему не могу изменить маршрут?
Тоже не знаю.
Вспоминаю холодное лицо с тонкими злыми губами.
— Не советую испытывать эту машину. Выигрыш велик, но ставка для вас непосильна. Все, что вы делаете, вы должны делать с поправкой на то...
Прицеливающиеся глаза заглянули в мои, укололи ощутимо острым взглядом, тонкие губы, изогнувшись, довершили удар:
— ...с поправкой на то, что вы неудачник.
Ну что ж, это я знаю без его подсказок. Слишком хорошо знаю. У других испытателей бывают перерывы — если не в работе, то в риске. У меня их не бывает. Изо дня в день одно и то же. Неумолимая сила с бешеной скоростью мчит меня вперед.
Наконец опять выезжаю на асфальт. Увеличиваю скорость. Крутые повороты — мгновенно отвердевающие подушки сиденья. Дом летит на меня справа. Одновременно в голову лезут слова: «С поправкой на то...»
Господи, только бы изгнать из сознания эту фразу — раскаленную занозу! Или хотя бы не вспоминать ее конец. Не вспоминать. Память, стоп!
Выворачиваю руль — дом проносится мимо.
Дерево слева — поворачиваю руль в другую сторону.
«С поправкой на то, что...» Стоп! Дальше не вспоминать!
Передо мной вырастает столб — глоток воздуха камнем застревает в горле. Неужели и на этот раз успею спастись? Вот не думал, что приобрету уверенность в чуде. Если бы только не эта проклятая фраза, которая так и ждет мгновения, чтобы вылезти из памяти целиком. Он ведь нарочно вонзил ее в мой мозг. Вонзил, как отравленный кинжал. Он знал, что делал. Так убирают конкурентов.
«...с поправкой на то, что вы...»
Невероятным усилием заставляю себя подумать о другом — о матери, которая ждет моего возвращения. Если меня не станет, жизнь потеряет для нее всякий смысл. Из четырех ее детей в живых остался я один. Единственная надежда. Хотя бы ради нее я должен выжить.
Еще один столб вырастает как из-под земли. Руки сами собой рвут баранку вправо. Они умные, мои руки. Что-то к ним перешло от материнских, заботливых и теплых. Что-то им досталось от тех рук, хотя бы ум. Они точно знают, насколько повернуть руль. Там, где мозг ничего не успел бы определить, они знают все сами. Если бы только мозг не мешал им. Даже не мозг, а память, проклятая фраза: «...с поправкой на то, что вы неудачник».
Удар. Руль, разрывая куртку и кожу, входит в грудь. Хруст стекла. Его заглушает еще какой-то звук. Успеваю понять, что так хрустят мои кости. Но это последний кадр, еще проявленный сознанием. Тьма...
...Ночь. Свет фар. Бегут навстречу двумя разорванными частями хоровода новенькие белые березки. Промелькнули, исчезли. А мечи света уже выхватывают спуск к мосту.
Зачем я опять мчусь навстречу собственной гибели?
Но вспоминаю о невесте. Если я все сделаю, как велено, то получу премию, мы сможем пожениться и поедем к теплому морю, к пальмам. Мы будем лежать рядышком на горячем песке, лежать неподвижно, в знойной истоме. Неподвижность — вот о чем я мечтаю! Она мне необходима хотя бы на некоторое время, чтобы стереть в памяти мелькание столбов и домов.
Увы, все это мечты. Чтобы они исполнились, нужно мчаться сквозь ночь, разрезая ее на неровные части ножницами лучей. Нужно выжимать из двигателя и шасси, из передач все их резервы, нужно испытать не только конструкцию, но и само железо на прочность.
Я не просто гонщик-спортсмен, а шофер-испытатель. Я должен проверить опытный образец автомобиля на разных режимах, чтобы конструктор мог внести изменения в модель.
Ночь, как летучая мышь, бесшумно летит прямо на меня, расправив черные крылья. Она пытается убаюкать меня, приглушить тревогу, а вместе с ней и готовность принимать мгновенные решения.
Колонна машин мчится навстречу. Фары слепят. Включаю и выключаю свет. Успеваю заметить, что мост внезапно кончается, обрывается, будто срезанный ножом. Передо мной бездна. Лечу в нее вместе с машиной. Удар. Тьма...
...На экране моей памяти, где-то в самом его верхнем углу, светится голубоватое оконце. В нем мелькают тени. Неясные, расплывчатые... И все же я вспоминаю десятки своих смертей, сопровождающихся такой болью, для которой и названия не придумать...
Оказывается, у меня есть семья. Мою жену зовут Эмилией. Это хрупкая белокурая женщина, нежная и взбалмошная. У нее маленький рот и золотистый пушок на затылке. Настроение у нее меняется каждую минуту. Пока она накрывает на стол, успевает ласково улыбнуться дочке, укоризненно покачать головой старшему сыну, раздраженно и нетерпеливо посмотреть на меня. А то на мгновение замрет, приоткрыв рот, удивившись новой шалости младшего сына. Ее взгляд, подобно курице, клюющей зерно, перескакивает с места на место. Эмилия умеет рассыпать в смехе серебряные колокольчики. Но, к сожалению, она умеет и скрипеть, как несмазанная калитка, и браниться, словно рыночная торговка, и вопить, как бешеная кошка.
