"Мышиная судьба", Сьюзан Палвик
Перевод Александра Лисовского ([email protected])
Помню галоп, ветер в гриву и дорогу, бьющую мне в копыта. Доктор Крантор объясняет, что это ложная память, что не существует никакой генетической связи между мышами и лошадьми, а я ему отвечаю, что если учёные собираются выводить мышей с усиленным IQ, вживлять им электронные голосовые связки и обучать их речи, то им следует по меньшей мере обращать внимание на то, что мыши говорят. «Мыши, – язвительно сообщает мне доктор Крантор, – произошли не от лошадей». А я спрашиваю, верит ли он в реинкарнацию, а он пристально смотрит на меня и отвечает, что он бихевиорист, а не теолог, а я указываю, что это практически одно и то же. «У тебя слишком много свободного времени, – бросает он мне. – Продолжай в том же духе, и я сегодня ещё раз отправлю тебя в лабиринт». Я ему отвечаю, что не против лабиринта. Лабиринт – это нормально. По крайней мере, там я знаю, что мне делать – как можно скорее найти сыр, а я и без лабиринта готов этим постоянно заниматься, дай мне только такую возможность. Но что мне делать галопом?
«Нечего тебе делать галопом, – говорит он мне. – Ты в жизни галопом не скакал. Ты мышь». Я спрашиваю, как мышь может помнить себя лошадью, а он отвечает: «Это не память. Может, это сон. Может, у тебя эта идея возникла, когда ты увидел что-нибудь, или услышал где-нибудь. По телевизору». В лаборатории есть небольшой телевизор, чтобы доктор Крантор мог смотреть новости, но он так стоит, что я его едва вижу. И я спрашиваю его, как что-то увиденное по телевизору может мне позволить почувствоватьсебя лошадью, а он отвечает, что я и не знаю, каково быть лошадью, что я понятия не имею о жизни лошади, я просто всё это выдумываю.
Но я помню ту дорогу, бег против ветра в лунном свете, упряжь тянет грудь, скрип колёс позади. Помню ещё трёх лошадей в одной упряжке со мной, наше горячее дыхание вырывается паром в морозном воздухе. А потом я помню, что бью копытом где-то во дворе, и кто-то несёт воду и сено. Мы стоим там довольно долго, вчетвером, в нашей упряжке. Я помню это, но это всё, что я помню. Что случилось потом?
* * *
Этим утром доктор Крантор вошёл в лабораторию с ворчанием, волоча за собой Пиппу. «Ты должна вести себя хорошо», – говорит он грозно и отводит её в угол.
«Мамочка собиралась отвести меня в зоопарк», – тянет Пиппа. Если встать на задние лапы и заглянуть через прутья клетки, можно увидеть, как прыгают её косички. «Сегодня суббота!»
«Да, я знаю, но твоя мать решила, что у неё на сегодня другие планы, а мне нужно работать».
«У неё не было других планов. Они с Майклом собирались отвести меня в зоопарк.Просто ты ненавидишь Майкла, папочка!»
«На вот, – доктор Крантор вручает ей лист миллиметровки и несколько разноцветных ручек. – Порисуй. Можешь нарисовать зоопарк».
«Мог бы и няню мне найти! – кричит Пиппа, её пухленькие кулачки вцепились в платье в горошек. – Жадина! Няня отвела бы меня в зоопарк!»
«Я сам тебя отведу, Пиппа, – умоляет теперь доктор Крантор. – Через пару часов. Мне нужно поработать несколько часов, хорошо?»
«Ага! И телевизор тоже небось не дашь смотреть. Ой, я пошла общаться с Родни!»
Пиппа зовёт меня Родни, потому что так по её мнению красивее, чем грызун>{1}, как называет меня доктор Крантор: Грызун, будто в моём крошечном тельце заключён весь отряд травоядных млекопитающих с парой сильно развитых резцов клинообразной формы. Возможно, он делает мне честь подобным обращением, но для меня это скорее обуза. Я всего лишь маленькая белая мышка, недостойная быть представителем всех остальных грызунов планеты, всех крыс, зайцев и белок, а теперь у меня ещё появилась и дополнительная ноша, эта тайна, которую не принимает доктор Крантор, бремя копыт и гривы.
«Родни, – говорит мне Пиппа, – папочка боится, что я полюблю Майкла больше, чем его. Если бы у тебя родилась дочка-мышка, и ты бы развёлся с её мамочкой, и она нашла бы себе парня, ты бы ревновал?»
«Мыши не женятся и не выходят замуж», – отвечаю я ей. На самом деле мыши не моногамны и в стрессовых ситуациях, как известно, поедают своё потомство, но это, пожалуй, Пиппе знать не обязательно.
Пиппа хмурится: «Если бы у мамочки твоей дочери был парень, ты бы вообщезапрещал бы им видеться?»
«Милая, – произносит доктор Крантор, перемещаясь в наш угол лаборатории и наклоняясь к девочке, – Майкл – нехороший человек».
«Нет, хороший».
«Нет, нехороший».
«Нет, хороший! Ты так говоришь, потому что у него на руке нарисована голая женщина! Но я видела голых женщин в душе после плавания с мамочкой! И Майкл не всегда ездит на мотоцикле, папочка! Он обещал, что отвезёт меня в зоопарк на своём грузовике!»
«Ох, Пиппа, – доктор Крантор наклоняется и обнимает её. – Я просто пытаюсь тебя защитить. Знаю, сейчас ты этого не понимаешь. Но, я уверен, что поймёшь однажды».
«Не хочу, чтобы меня защищали! – Пиппа протыкает бумагу красной ручкой. – Хочу в зоопарк с мамочкой и Майклом!»
«Знаю, милая, знаю. Порисуй и поговори с грызуном, хорошо? Я отведу тебя в зоопарк сразу же, как закончу здесь».
Пиппа, надув губы, бормочет «ладно» и начинает рисовать. Доктор Крантор, часто выпускающий пар, оставаясь наедине в лаборатории, рассказывал мне о матери Пиппы, пристрастившейся к кокаину. Предположительно, она уже избавилась от своей зависимости. Предположительно, она уже может претендовать на совместное опекунство над своей дочерью. Но Майкл, со своим мотоциклом и голой женщиной, в глазах доктора Крантора выглядит слишком похожим на торговца наркотиками. «Если с Пиппой что-нибудь случится, пока она с ними, – говорил он мне, – я никогда себя не прощу».
