Мы живем на день раньше
Авторы: Вячеслав Иннокентьевич Протасов
Жанры: Советская классическая проза, О войне
Цикл: Библиотека солдата и матроса
Формат: Полный
Всего в книге 28 страниц. Год издания книги - 1966.
Приходилось ли вам в морозную вьюжную ночь, когда руки прикипают к металлу, готовить к вылету боевой самолет? Приходилось ли долгие дни болтаться в море, когда стальная поверхность дыбится могучими валами, а тучи, цепляясь за мачты, тревожно висят над кораблем? Приходилось ли вам отдавать все силы, когда на это зовет воинский долг, или быть первым, когда требуется помощь товарищу? Если вы носите форму солдата или матроса, значит, приходилось. И вы по достоинству сумеете оцепить и почувствовать стойкость, смелость, величие духа советских людей, которые несут службу у берегов далекого Тихого океана. Ну а если не приходилось? Тогда давайте вместе перелистаем эти страницы, и вы увидите своих сверстников — замечательных ребят, у которых под полосатыми тельняшками бьются добрые отважные сердца. Вы поймете, что, когда зовет воинский долг и дело чести, они, не задумываясь, идут на подвиг, когда в беде друг — они рядом. Гордое, светлое имя носят эти люди — тихоокеанцы. Тихоокеанцы… Они говорят: «Мы живем на день раньше». Говорят так потому, что первыми встречают утро Родины. Они видят, как яркими сполохами вспыхивает у горизонта рассвет и солнце, взяв разбег у Тихого океана, начинает свой большой путь по стране. Тихоокеанцы зорко стоят на страже этих рассветов. Автор книги — Вячеслав Иннокентьевич Протасов — сам тихоокеанец, капитан-лейтенант.
Читать онлайн Мы живем на день раньше
ШТОРМ
Я смотрю на Витьку Безручко, и мне становится жаль его. Ошалелыми глазами он впивается в серые бугры волн и бежит к обрезу. У обреза Витька останавливается и закладывает в рот два пальца. Потом он поворачивает ко мне побледневшее круглое лицо и виновато говорит:
— Вот дает, все нутро наизнанку выворачивает…
Витькина голова болтается на тонкой шее, руки беспомощно виснут вдоль тела. Я чувствую, что ему тяжело и он не сможет выстоять вахту. А осталось еще два часа.
Четвертые сутки нас треплет шторм. Волны со всех сторон набрасываются на корабль, неистово пляшут у борта и дико хохочут. Черные разлохмаченные тучи, цепляясь за мачты, несутся к далекому тревожному горизонту. На палубе буйствует ветер.
Эскадренный миноносец «Волевой», на котором мы, курсанты Тихоокеанского высшего военно-морского училища, проходим штурманскую практику, идет под флагом командующего флотом. Командующий, невысокий, плотный адмирал, в надвинутой на самые глаза фуражке, стоит на ходовом мостике и курит трубку. Держится он спокойно, как будто и нет девятибалльного шторма.
Иногда адмирал подходит к столику, где мы с Витькой ведем прокладку, и спрашивает:
— Ну как дела, флотоводцы?
Витька тычет карандашом в карту. Он показывает точку, в которой мы находимся, и опускает глаза. Витька не хочет выдать свою слабость. Это, конечно, наивно. Командующий видит, что Витьке плохо, и обнадеживающе произносит:
— Не горюй, привыкнешь…
А я, непонятно зачем, добавляю:
— И Нельсон страдал от морской болезни.
— Вот видишь, даже Нельсон… — улыбается адмирал.
«Будущий Нельсон» скорбно смотрит на командующего и не совсем твердо отвечает:
— Так точно, привыкну, товарищ адмирал.
Мне кажется, что Витька никогда не привыкнет к морю. Он держится на одном самолюбии, а на этой штуке далеко не уедешь.
А может быть, я ошибаюсь? Ведь из нашего отделения только мы вдвоем остались на ногах, остальных укачало, и они пластом лежат на койках. Шуточки — четвертый день шторм.
Меня качка не берет, а Витьку треплет. Но он мужественно борется с морем. Вообще-то он борется с самим собой. А это очень трудно, я вижу по Витьке. Он повис на репитере гирокомпаса и мутными глазами смотрит на меня. Лицо у Витьки позеленело, губы побелели.
— Иди в кубрик, — сказал я.
— А как вахта? — спросил Витька.
— Вахту отстоишь потом.
В Витькиных глазах погасла тоска. Наверное, как командир отделения, я принял правильное решение.
Безручко отпустил репитер гирокомпаса и по узкому трапу неловко полез вниз. Я провожал взглядом его сгорбленную неуклюжую фигуру и вспоминал другого Витьку.
…В зрительном зале курсантского клуба полумрак, пахнет красками и мужским одеколоном «Шипр». Я стою, прислонившись спиной к стене, и смотрю на сцену.
Луч прожектора выхватил из темноты ходовой мостик корабля и море. Море нарисовано и совсем не похоже на настоящее. Звучат глухие далекие аккорды фортепьяно, и на мостике появляется Витька Безручко. Он в новенькой лейтенантской тужурке, левой рукой небрежно придерживает кортик. Вид у Витьки важный, будто бы все это происходит на самом деле, и завтра ему не нужно будет драить в кубрике палубу и грызть гранит науки.
Витька прикладывает руку к козырьку фуражки и задумчиво глядит за кулисы. Я понял, что он задается. Незачем задумчиво смотреть за кулисы, там никого нет. Но Витьку это не смущает, и он начинает петь:
— Шаляпин! — восторженно произносит стоящая рядом со мной девчонка.
У нее коротко остриженные коричневые волосы, маленький вздернутый носик и большие серые глаза, которые преданно уставились на Витьку. Я понимаю девчонку: слабый пол любит высоких, симпатичных и тех, кто умеет паясничать на сцене. Хотя, конечно, Витьке до Шаляпина как до луны. Мне становится грустно.
— Пижон, а не Шаляпин, — сказал я.
— Вам завидно? — кинула моя соседка.
Я молчал и смотрел на стену. Там была Доска отличников. На ней размещены портреты лучших курсантов училища. Портреты напоминают фотографии на памятниках. Курсанты не улыбаются, а о чем-то мучительно и скучно думают. Наверное, выражение моего лица похоже на один из этих снимков, иначе она не задала бы такой дурацкий вопрос.
— Нет, я в восторге, — наконец набравшись мужества, произношу я.
— Это заметно, — сказала девчонка и отвернулась. Упрямая каштановая прядка упала на лоб.
— пробасил со сцены Витька.
Смешно, Безручко любит море. Когда это он успел?
— Подумаешь, напялил кортик, чтобы позадаваться, а сам и моря-то не нюхал, — сказал я.
— Какой вы грубый, — большие серые глаза зло глянули на меня.
Интересно. Раньше я никогда не думал, что такие воздушные создания могут самоотверженно погибать за свой идеал. В том, что Витька — ее идеал, я нисколько не сомневался. Девчонка слушала его затаив дыхание и еще успевала перевоспитывать меня.
Когда закончился концерт, Витька подошел к нам. Он уже снял лейтенантскую тужурку и кортик. На левом рукаве его суконки сиротливо поблескивала одна «галочка». Витька перегнулся в пояснице:
— Здравствуй, Елка.
