Кто мы?
Праздный вопрос.
Естественно, что мы знали изначально: мы воины, и нас взрастили, нас создали для завоеваний. Но тот, кто нас строил, равнял, заставлял держать строй, считал несколько иначе. Он кричал, царапая нас своим колючим, безжалостным взглядом:
– Вы – никто! Вы – пустое место! Полные, тупые ничтожества, имя которым – Серость и Убогость. И останетесь таковыми, пока не научитесь держать строй, пока не научитесь вставать монолитной стеной против несущейся на вас лавины полного забвения! И я вас научу! Я вас заставлю любить жизнь! Вы у меня станете бороться за каждый глоток воздуха!
И учил. И заставлял. И мы боролись. Вернее, мы очень старались бороться. Прижимаясь локтями друг к другу, стараясь выдерживать идеальную прямую шеренгу и радуясь, что перед нами шеренг становится все больше. Радуясь, что наша армия, пусть медленно, пусть трудно, растет в своем монументальном количестве.
Кто-то из наших, будучи особо острым на язык, назвал нашего главнокомандующего Сержантом. И это прозвище приклеилось к нему навсегда. Каждое утро, когда он пробегал по нашим шеренгам взглядом, мы замирали душой, словно ледяные айсберги, стараясь ничем себя не выделить среди остальных, не привлечь к себе лишнего внимания и уж, упаси судьба, хоть чем-то не понравиться Сержанту.
Потому что были случаи. Имелись печальные прецеденты.
Не раз и не два Сержант приходил в ярость, выдергивая кого-нибудь из строя нашей роты. И хорошо если просто менял общий порядок построения, изменяя дислокацию отделений. Порой он попросту казнил неугодных, банально уничтожая их.
И это казалось самым страшным. Мы просто не могли осознать своим скудным умом, для чего нас уничтожают, если сражение еще не завязалось? Почему мы гибнем, если война еще не начиналась?
Нет, порой на место погибших в формирующейся армии ставились новые, иногда из новичков создавались не только отделения, но и целые фронтальные шеренги, а то и полноценные взводы. Доходили слухи, что где-то в нашу армию вливаются по ходу формирования новые роты, а то и целые полки.
Но что нам с новеньких, когда каждому из нас хотелось выжить? Хотелось быстрее пройти, прорваться через этап подготовки, затем пройти генеральные учения, а потом вступить в настоящий бой. Лучше уже там погибать, чем вот так, ни за что ни про что.
Особенно мне стало страшно и я почувствовал себя незащищенным от внезапных ударов судьбы, когда однажды главнокомандующий приблизился ко мне, разглядывая словно мерзкую, неуместную в его армии букашку. От охватившего меня ужаса я словно выпал из реальности и не сразу даже понял, что великая немилость свалилась не на меня, а на стоящего рядом товарища. Тот был выдернут из строя и безжалостно уничтожен. А на его место поставили совсем еще юного, ничего не соображающего новобранца.
После этого Сержант вновь умчался на главный рубеж формирования новых рот и полков, а мы надолго впали в какую-то хандру, полную отчаяния и безысходности. Особенно тяжело я переживал утрату старого товарища. Да и наш приятель, стоящий возле него по левому флангу, надолго впал в депрессию.
А потом как-то ничего, привыкли. Пообтерлись с новеньким, да и он оказался вполне компанейским, открытым, искренним. Мы научились вновь чувствовать плечо и локоть рядом стоящего, и даже у нашего отделения появилась какая-то особая стать, крепкая воинская хватка, целостность коллектива и логическая завершенность нашего места во всем строю. А там и уверенность появилась в завтрашнем дне. Такое спаянное, дружное, можно сказать, что элитное отделение, теперь может изменить, покалечить или уничтожить только война.
Даже мысли появились, все чаще оглашаемые осторожными шепотками:
«Наш главнокомандующий хоть и настоящий зверюга, но ничего не делает зря. По большому счету, он все-таки армию постоянно улучшает, модернизирует, печется о ней как истинный отец. И хоть кажется излишне строгим, все-таки справедлив!..»
И мы уже спокойно стали ждать окончания формирования всей армии.
Наивные! Мы тогда еще не подозревали, какое страшное испытание нас ждет впереди. Армия оказалась создана, скована единым духом и обучена воевать. Но чтобы двинуться вперед, на свой первый бой, нам еще следовало сдать строгий экзамен перед «старой гвардией», «заслуженным генералитетом» и «верховным штабом генеральной тактики и стратегии».
То еще болото оказалось!
Наш грозный, безжалостный Сержант, наш истинный Создатель впервые тогда предстал перед нами подавленный, растерянный и явно удрученный. И в своей короткой речи, предваряющей испытание, он не столько жаловался нам, как просил поддержки, а то и вообще просил его простить:
– Я старался, как мог. Теперь нам всем надо пройти неизбежное зло. Это наше последнее и самое суровое испытание. Но без него – никак! Мужайтесь! Но постарайтесь доказать, что вы достойны моей армии! Что вы истинные, неустрашимые воины, готовые умереть, но достичь поставленной перед вами цели! А если кто вдруг оказался не на своем месте или вообще недостойным воинского звания, пусть меня простит. Значит, это я не углядел…
И начался хаос. И начался абсурд. И рухнул на нас ураган осмотров, парадов, медосмотров, чисток, ругани, пертурбаций, замен, списания и прочего, прочего, прочего… На нас хлынул ливень напрасных обвинений и поток маразматических, неуместных оскорблений. Мы задыхались под смрадом пасквилей, ядом критики тыловых крыс и ударами душных параграфов оголтелых в своей безнаказанности чиновников.