Аттилио Капелляро
Джанни – его сын
Лаура – его жена
Марио Веничьо
Аврора – его дочь
Бьянка – его жена
Арнальдо Тоньяти, по прозвищу Пене – дедушка Лауры
Капелляро и двоюродный дедушка Бьянки Веничьо
Изабелла Веничьо – бабушка Марио Веничьо
Этторе де Беллис – булочник
Анджело Бонакки – трактирщик
Витторио Бергасси – бакалейщик
Бенито Венацца – мясник
Сандрино Виргилий – сапожник
Джузеппе Гарджулло – карабинер
Феличина Каралло – учительница
Данте Бутафочи – комиссар полиции
Николо Барбьери – полицейский
Вито Пицци – полицейский
Дон Фаусто – кюре
Действие происходит в маленькой бедной деревне Страмолетто в конце 1943 года.
Подняв дирижерскую палочку, карабинер Джузеппе Гарджулло смотрел на два враждующих блока, собиравшихся, однако, объединить свои усилия, чтобы сыграть «Фуникули-Фуникула», которую они разучивали с его помощью уже несколько месяцев.
По правде говоря, музыканты думали больше о политике, чем о музыке, и каждая сторона старалась заглушить другую, дабы доказать превосходство своих убеждений над убеждениями противника. Справа места занимал бывший фашистский муниципалитет, который после ареста Дуче был вынужден уступить власть правым антифашистам. Этот клан подчинялся экс-мэру Марио Веничьо, каменщику по профессии. Сейчас он яростно размахивал барабанными палочками. Его поддерживала труба бакалейщика Витторио Бергасси и мощные раскаты раздвижного тромбона мясника Бенито Венацца, а сапожник Сандрино Виргилий использовал любые паузы для нахальных трелей своего кларнета. Сторона напротив не уступала им, и мэр Аттилио Капелляро с ожесточением играл на корнете-а-пистон. Труба его сына Джанни, столяра, как и он сам, ни в чем не уступала трубе бакалейщика, а флейта булочника Этторе де Бсллиса звучала так же насмешливо, как и кларнет сапожника. Но пальма первенства принадлежала трактирщику Анджело Бонакки, чей большой барабан перекрывал весь шум, производимый соперниками. Рядом с Джузеппе Гарджулло сидел какой-то очень древний старичок, одетый в рубаху цвета бычьей крови. Его обязанностью было раздавать и собирать партитуры, которые музыканты никак не могли выучить наизусть. Карабинер хорошо относился ко всем этим людям и поздравлял себя с тем, что ему удавалось собирать их вместе один раз в неделю, несмотря на политические разногласия. Увидев на лицах внимание, он решительным жестом взмахнул палочкой и воскликнул:
– Музыка, вперед!
И музыка, как кокетливая девчонка, выпрыгнула в широко распахнутое окно и побежала в теплый сентябрьский вечер, отвлекая людей от эха пушечных выстрелов, гремящих внизу, со стороны Неаполя, откуда американская армия пыталась вытеснить войска Кессельринга. Те, кто находился сейчас дома, и тс, кто возвращался с полей, слушая звуки «Фуникули-Фуникула», забыли о войне, с каждым часом приближающейся к деревне, и на миг вернулись в мирное время. Вдруг Джанни Капелляро сфальшивил, да так, что нельзя было притвориться и не заметить этого. Сторонники Марио Веничьо тут же прекратили играть, радуясь ошибке противника и ожидая нагоняя от Джузеппе Гарджулло. Уж он-то отомстит за все их унижения! Но карабинер испытывал особую нежность к Джанни, который был младше его на 10 лет.
– Скажи, Джанни, и ты это называешь игрой на трубе?
– Прошу прощения, сам не знаю, о чем я задумался.
– Правда? Зато я, кажется, знаю… Следи за тем, что играешь, Джанни, и выбери другое время, чтобы мечтать о своей дорогой Авроре!
Парнишка покраснел до ушей, хотя все в Страмолетто были в курсе его любовной идиллии. Со стороны его друзей послышались добродушные смешки, в то время как напротив насупились. Марио Веничьо спокойно снял лямку барабана, положил его на пол и, приблизившись к Джузеппе, провозгласил:
– Джузеппе, я буду тебе очень признателен, если ты не будешь произносить имени моей дочери рядом с именем человека, отца которого я презираю!
Это был прямой выпад, и Капелляро не мог допустить бесчестья. Передав свой корнет-а-пистон Джанни, мэр встал перед Марио:
– А кто тебе сказал, несчастный, что мне приятно смотреть, как мой сын увивается за дочерью продажного мерзавца?
Дело осложнялось тем, что противники были женаты на двоюродных сестрах – Лауре и Бьянке, а старикан в красной рубахе являлся родным дедом одной и двоюродным дедом другой. Веничьо покраснел от такого оскорбления:
– А сам-то… вор проклятый!
– Я вор? Клянусь Иисусом, Марио, если ты не извинишься, я тебя прикончу собственными руками!
– Ты украл мое место!
– Не я, а народ!
Веничьо усмехнулся:
– Не надо все валить на народ. Ты забыл, что это народ избрал меня мэром?
– Из страха перед полицией!
– Легко теперь говорить! Ничего, еще посмотрим, чье слово будет последним! Подожди, дай только немцам прогнать союзников за море, и ты запоешь по-другому, коммуняка!
– Мне незачем ждать, чтобы набить тебе морду, фашист проклятый!
– Ори – не ори, меня не испугаешь! А что до твоего сыночка, то если я еще раз увижу его рядом с Авророй, – поймаю и изувечу!
Они продолжали ругаться, глядя глаза в глаза, почти соприкасаясь носами…
– Святая Дева, ты слышишь? Бедняга, если ты тронешь Джанни хоть одним пальцем, оглянуться не успеешь, как сам окажешься в могиле!
