Когда заканчиваются все деньги, у тебя не остается выбора. Из дешевого отеля ты перебираешься в ночлежку, затем в темные подъезды и в итоге ты, нью-йоркский ковбой со скамейкой вместо лошади, заканчиваешь парком. Это не так уж плохо в теплую погоду. Ты свернулся калачиком, в ночи тебя укрывает звездное одеяло, и бетонные надгробия городских небоскребов тянут над тобой неопрятные пальцы, царапая темную завесу, окружающую замусоренный клочок травы, на котором ты лежишь. Когда погода начинает меняться, ты запихиваешь старые газеты под пиджак, утепляя грудь. Ты оборачиваешь ими ноги под штанинами, и это помогает переносить холод. Но газеты не слишком-то защищают от дождя.
Ты лежишь на скамейке, а непрекращающийся моросящий дождь мочит тебя, и, совсем замерзнув, ты думаешь: «Полюбуйтесь-ка, это – Курт Кеннон», – и от этой мысли тебе становится слегка тошно.
А затем ты просыпаешься однажды утром, и тебя окружает осень. Деревья в багрянце и золоте, листья их трепещут на фоне бетонных стен, как бесприютные призраки, и ты обнаруживаешь, что ты мертв.
В мусорную урну была засунута газета. Я обратил на нее внимание, потому что в подошве моего ботинка протерлась дыра величиной в полудолларовую монету, а из «Дейли ньюс» могла выйти хорошая затычка. Я выхватил газету из урны, сел на скамейку, снял правый ботинок и тут мне в глаза бросился жирный черный заголовок на четвертой странице. Он поразил меня, и вначале я подумал, что это случайное совпадение, но когда я начал читать, замешательство сменилось холодной яростью.
КУРТ КЕННОН УБИТ
Курт Дж.Кеннон, бывший частный детектив, который в прошлом году был лишен лицензии из-за того, что жестоко избил рукояткой пистолета любовника своей жены, найден мертвым позавчера в полдень в подъезде отеля «Санрайз» в Бауэри. Полиция установила, что смерть наступила в результате шести выстрелов из оружия сорок пятого калибра с близкого расстояния в лицо Кеннона. Его опознал владелец отеля Эвери Свеннет главным образом по личным вещам, найденным на покойном. Расследование зашло в тупик...
Там были и еще подробности, но я не стал вникать в них. Известие прожгло меня – до самых дыр в ботинках. Свинья Свеннет опознал тело. Неудивительно для такого чудика, как он. Свен носил бифокальные очки, а опознать бродягу по его личным вещам – то же самое, что распознать Сахару по одной песчинке. От этого дурно пахло. Одно дело – находиться поблизости от смерти, и совсем другое – быть объявленным мертвым, когда ты в действительности жив и еще брыкаешься.
Я разорвал газету, заткнул оба ботинка и затем направился в Бауэри к Свеннету.
Он был поражен, увидев меня. Его лицо побледнело, руки, лежавшие на стойке, задрожали... Он оглянулся, словно искал помощи, затем с трудом сглотнул и уставился на меня сквозь толстые стекла своих очков.
– Привет, свинтус, – сказал я.
– Курт... Я... ты...
– Я мертв, не так ли, свинтус? Ты опознал меня по моим личным вещам. По каким же это вещам, сукин сын...
– Курт...
Я перегнулся через стойку и сгреб его за грудки. Капли пота скатились с лица Свена в открытый ворот его рубашки.
– Что за бред, свинтус? Ну-ка растолкуй мне, а не то я вобью твои очки тебе в глотку...
– Я думал, что это был ты, Курт. Богом клянусь, я думал...
– Я выехал из этого клоповника три месяца назад.
– Знаю, Курт. Но парень был так похож на тебя...
– Что бы я стал делать в твоем кишащем тараканами подъезде?
– Да откуда мне знать, Курт? Копы спрашивали меня...
Я подтянул его ближе, прижав брюхом к стойке:
– Правду, свинтус!
– Поверь мне, все так и было, Курт. В подъезде лежал жмурик, и копы выпытывали, знаю ли я его. Я спустился и просмотрел всю ту дрянь, что они выудили из его бумажника. Там был и носовой платок с буквой «К» в углу. Я решил, что это ты, Курт. Я мог ошибиться. Парень был в подъезде...
Я выпустил его воротник и дал ему пощечину. Жирное тело задрожало, а глаза Свена расширились от страха.
– Правду, сукин сын! Всю, как есть. Если будешь и дальше врать, то станешь следующим парнем, которого они найдут в подъезде.
Теперь Свен дрожал весь с головы до ног, и к запаху испарины прибавился запах страха.
– Хорошо, Курт.
– Ну так...
– Этот парень... Этот парень пришел ко мне...
– Какой парень?
– Я никогда не видел его до этого, Курт. Приезжий. Злобный тип. Голубой пиджак в мелкую полоску. Маленькие усики. Я никогда не видел его до этого. Он не похож на кого-нибудь из пьяниц, Курт.
– Слушаю.
– Он пришел с пачкой денег, которой могла бы подавиться лошадь. Он сунул пачку мне под нос и сказал: «Покажи Кеннона и пачка твоя». Я никогда его прежде не видел, Курт.
– Сколько там было?
– Около трех тысяч. Хороший кусок зелененьких.
– А ты?
– Я спросил его, зачем ему нужен Кеннон.
– Врешь, Свен.
Он опять задрожал:
– Ну, ладно. Я не спрашивал его ни о чем. Он ушел и сказал, что придет позже, и я должен буду указать на Кеннона. Он хотел знать, как отсюда попасть на угол Сорок седьмой улицы и Бродвея. Я объяснил ему и был уверен, что он не найдет тебя. Три куска зелененьких...
– А что случилось, когда он вернулся?
– Я прикидывал и так и эдак. Когда фраер вернулся, я, конечно, пообещал показать ему Кеннона, то есть тебя, спустился к пьяницам, которые ошивались в моем подъезде Бог знает сколько, указал на одного из них и сказал, что это Кеннон. И тут же быстро ушел.
