Ромео из музыкальной школы
Сегодня утром Агата[1] притащила ко мне в комнату большую коричневую ветку, сунула ее в глиняную вазу, похожую на толстый сук, и поставила на столик возле окна.
— Я принесла тебе весну, — сказала она. — Это каштановое дерево…
Моя сестра выражает свои мысли точно. Она ни за что не скажет «каштан» вместо «каштановое дерево» и нам попытается втолковать, что каштаны — всего-навсего плоды этого дерева. Смешная у нас Агата, серьезная, независимая и смешная.
На ветке я углядела несколько блестящих липких почек, уже чуть приоткрывшихся, нежно-зеленых изнутри. Через пару дней из них вырвутся на свободу косматенькие листочки. Вот какая у меня будет в этом году весна… Может, еще Ясек подкинет букетик подснежников, папа принесет нарциссы, а мама — пестрого ситцу на платье. Положит на кровать плоский сверток и скажет как ни в чем не бывало: «Сошьем, когда встанешь».
Сошьем, когда встану. А я не знаю, сколько еще этого ждать. Я знаю только, что никогда не привыкну лежать и лежать неподвижно в постели, что так и не научусь покорно терпеть боль и даже притворяться терпеливой не научусь. Я ненавижу своих тетушек, которые, присев на краешек кровати, вздыхая, выражают мне сочувствие, и злюсь, когда мама делает вид, будто она мне нисколько не сочувствует. А хуже всего, когда приходит папа, который не притворяется и не соболезнует, а просто кладет свою руку на мою, улыбается и молчит. Это ему пришла в голову мысль, чтобы я снова начала писать.
— Ты уже написала столько романов, — сказал он вчера, — почему бы тебе не сочинить еще один?
Большой ящик письменного стола целиком забит моими рукописями. Агата иногда туда заглядывает: вытащит первую попавшуюся и перечитывает. Агата — мой самый верный читатель.
— Разве может человек что-нибудь написать, если у него совсем нет впечатлений? — ответила я папе. — Если вокруг ничего не происходит… А вокруг меня не происходит решительно ничего.
— Ты так считаешь? — спросил папа.
Мы молча поглядели друг на друга, а потом он повторил еще раз:
— Ты так считаешь?
И этим вопросом заронил в мою душу крупицу сомнения. Я задумалась: а не ошибаюсь ли я в самом деле считая, будто вокруг меня ничего не происходит? Что такое мой дом? И пятеро его обитателей: мама, папа, Агата, Ясек и я? Это не просто пять пар шлепанцев в передней и не только звяканье вилок и ножей на кухне. Это побольше, чем запах подгоревшего молока, которое утром никто не удосужился вовремя снять с плиты, и больше, чем табличка с нашей фамилией на входной двери. Мой дом — это частица огромного мира, который существует за его стенами. Значит, и в нашем доме, как и во всем мире, что-то происходит. И поэтому, когда сегодня утром Агата принесла ветку каштана и поставила ее у меня перед глазами, я попросила:
— Дай мне, пожалуйста, чистую тетрадь. Лучше всего в клеточку.
— Неужели будешь заниматься математикой?
— Нет. Буду писать роман.
— Вот здорово! Расскажи хоть немножко. В двух словах! Про что он будет?
— Про нас.
— Про нас? — Агата сразу приуныла. — Тоска зеленая.
— Не уверена. Вполне возможно, что получится не хуже, чем «Ромео из музыкальной школы».
— Ну, знаешь ли! — с возмущением фыркнула Агата.
«Ромео из музыкальной школы» — любимый роман моей сестры, который она перечитывает всякий раз, когда сидит дома с насморком или с ангиной.
Но тетрадку она мне все-таки принесла.
— Посмотри, я там ничего не оставила? — попросила она, бросая тетрадь на одеяло. — Никаких листочков?
Я посмотрела. В тетрадке лежало письмо в незаклеенном конверте. Адреса на конверте не было.
— Здесь какое-то письмо.
— А… — махнула рукой Агата. — Это я написала Малгосиной двоюродной сестре, а адрес куда-то задевала. Она живет в Люблине. Хочет с кем-нибудь переписываться. Некоторые считают, что так можно найти настоящую подругу. Малгося меня попросила, и я согласилась. Что мне, трудно? Хотя из этой переписки ничего не получится.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю. Так мне кажется. О чем можно писать девчонке, которую в глаза не видала?
— Можно, я прочту? — спросила я.
Агата пожала плечами.
— Прочти, только там всякая чепуха, предупреждаю.
Когда Агата ушла, я вынула из конверта письмо. Несколько страничек, исписанных аккуратным мелким почерком. И все про нас. Агата описывала незнакомой девочке каждого из нас и наш дом. И хотя о ней самой там говорилось меньше всего, из каждого словечка выглядывала именно она, Агата!
Здравствуй, Аня!
Я так начинаю, потому что не могу, сама понимаешь, написать «милая» или «дорогая», а как-то начать нужно. В первом письме, я думаю, стоит рассказать про себя и про нашу семью, чтобы ты имела представление, кто мы такие. Я вообще-то хотела съездить к тебе в прошлое воскресенье вместе с Малгосей и ее родителями, но, к сожалению, ничего у меня не вышло. Папа заартачился, и я даже не стала упрашивать, потому что моего папочку не переспоришь. Если б он был помоложе, все бы говорили: «Ах, какая у нас своенравная молодежь!» Но поскольку он уже взрослый, говорят, что папа — человек с характером. Этот характер у него унаследовал мой брат, Ясек. Вот уж кто в самом деле своенравный и упрямый!.. Что же еще добавить про папу? Всем дням недели он предпочитает воскресенье, так как в воскресенье не нужно идти на работу, и можно смотреть телевизор, и с утра до вечера пить кофе. Мне кажется, это не совпадает с его убеждениями, которые он и нам пытается внушить, а заключаются они в том, что работа — это смысл жизни и величайшее удовольствие, что относиться к ной нужно серьезно и с уважением, как к тетушке, приехавшей погостить. Но я-то знаю, что тетушкин визит может стать сущим наказанием, и боюсь, как бы с работой не получилось то же самое. Во всяком случае, когда наш папочка целый день сидит в кресле перед телевизором и пьет кофе, он сильно смахивает на Самого Ленивого Лодыря из всех, кого я знаю, а знаю я таких немало.