Глава 1
Записки из маленькой кухни
Утро понедельника. Все мои благие намерения сварить настоящую, простую кашу и насладиться завтраком в тишине и покое испаряются в тот момент, когда я просыпаюсь и вижу, что часы показывают двадцать минут одиннадцатого. Я выскакиваю из кровати и ударяюсь ногой о шкаф. Ковыляя, дохожу до кухни и обнаруживаю, что сейчас только четыре часа утра. Должно быть, Чарли поиграл с моим будильником. Уже не в первый раз. Спотыкаясь, иду обратно в спальню, ложусь в кровать и ставлю правильное время, чтобы избежать сердечного приступа, когда буду смотреть на циферблат в следующий раз.
Когда я просыпаюсь снова, стрелки показывают четверть восьмого, но я чувствую, что мне нужно еще часиков восемь, чтобы выспаться, и нога болит ужасно. Еще полчаса слушаю, как Чарли бубнит из-под своего пухового одеяла о том, что нарушены его человеческие права и что ему должно быть разрешено еще поспать. Наконец мне удается стащить его из спальни вниз; он все еще в пижаме, мне приходится пообещать ему полчаса мультиков в награду за съеденный завтрак. Он соглашается, устраивается на диване и тут же отказывается есть.
— Дорогой мой, перестань глупить, ты же знаешь: завтрак съесть нужно. Каша очень полезна. Тебе идти в школу, завтрак должен быть сытным.
— Завтрак сытный, если он с ветчиной или сосисками. Почему мы никогда не едим сосиски на завтрак? Джеймс всегда ест.
— Я уверена, что иногда Джеймс ест на завтрак только кашу.
— Нет, он всегда ест сосиски. Он их даже в школу с собой берет. Почему я не беру? Я ненавижу бутерброды с индюшкой. Я считаю, это жестоко по отношению к индюшкам.
— Но сосиски тоже жестоко по отношению к животным.
— Нисколько. Их делают из старых животных, которые сами умерли, а индюшки молодые, у них еще могли быть дети и все такое. Но их зарезают и не дают им ни малейшего шанса.
— Слушай, давай ешь, иначе я по-настоящему рассержусь.
— Мама, ты знаешь, сердиться — это некрасиво.
— Но капризничать с утра тоже некрасиво. Давай быстрее, а то мы опоздаем. Доедай свой завтрак.
— Я не хочу его доедать, мне не нужно его доедать, меня уже тошнит от него.
К счастью, в это время появляется наш новый почтальон, Дейв. Он идет осторожно, озираясь, потому что на прошлой неделе Чарли выбежал ему навстречу в трусах и плаще Супермена. Дейв хотел поддержать игру и спросил, может ли Чарли летать. Чарли тут же взобрался на дерево во дворе и приготовился «лететь» вниз. Бедный Дейв, с ужасом на лице, швырнул свою сумку с почтой на землю и, широко раскинув руки, побежал к дереву. Десять минут я уговаривала Чарли слезть с дерева, к этому времени Дейв был ни жив ни мертв. Я не знаю, почему почтальонов здесь называют по имени. Из деревенского чувства дружелюбия, наверное. Чарли продолжает прыгать с подоконника, как ненормальная заводная игрушка, пока Дейв добирается до своего автофургона и включает скорость. Чарли доедает завтрак, забыв наш предыдущий спор и умудрившись на этот раз разлить только полбутылки молока на ковер в комнате.
Похоже, мы все-таки опаздываем, поэтому я отказываю себе в удовольствии понаблюдать, как он тратит пятнадцать минут на то, чтобы надеть пару носков, и одеваю его сама.
— Ты же знаешь, я сам могу это сделать.
— Конечно, знаю! Но мы спешим, и, кроме того, я с удовольствием помогу тебе.
— Хорошо, только не заправляй мне майку так туго. Мальчики вообще не заправляют майки.
— Конечно же, заправляют, иначе у них животы замерзнут.
— Нет, не заправляют. Джеймс никогда не заправляет свою майку.
Я понимаю, и уже не в первый раз, что ненавижу Джеймса, который во всех семейных обсуждениях выступает как высочайший авторитет. Наконец мы направляемся к машине; школьный рюкзак, пакет с завтраком и вещи для бассейна в руках. Пока я пытаюсь запереть заднюю дверь, не уронив при этом пакет с завтраком, Чарли убегает проведать кроликов, Баз и Вуди, которых мы держим в специальной клетке в саду за домом.
— Привет, ну как вы сегодня?
Ответом служат молчание и активная возня.
— Мама, кролики занимаются сексом. Если они оба — мальчики, значит, они — геи?
Я не в состоянии поддерживать разговор на эту тему с утра пораньше.
— Нет, конечно, они просто играют.
Затем меня охватывает паника — ведь у Чарли могут сложиться неверные стереотипы о сексуальных меньшинствах, и, уже твердо держа его за капюшон куртки и подталкивая по тропинке, я быстро добавляю:
— В любом случае, даже если они геи, это совсем неплохо.
На лице Чарли написан ужас.
— Очень даже плохо. Я хочу, чтобы у них были детки, маленькие кролики. Мы бы тогда смогли организовать ферму. Я совсем не хочу кроликов-геев, я хочу нормальных. Отпусти мой капюшон, ты меня задушишь!
Я превращаюсь в сумасшедшего полицейского из фильма «Уитнэйл и я», тонким высоким голосом повторяющего: «Садись в машину, садись в машину!»
Наш молочник, Тед, как всегда, выбирает самый неподходящий момент для своего появления. Он перекрывает дорогу своей колымагой, глупо улыбаясь и не переставая повторять, что опять задержался. Мне с трудом удается сдержать сильное желание врезать ему как следует — мало того, что это само по себе правовое нарушение, тут я рискую потерять доставку молока на дом, а это уже не шутки при жизни в деревне. Ему приходится объезжать дома в радиусе трехсот миль, и часто он добирается до нас только после обеда. Я заталкиваю Чарли в машину и улыбаюсь идиотской натянутой улыбкой. Тед благоразумно возвращается к своей повозке. Затем мы едем за ним по переулку со скоростью три мили в час, останавливаясь каждый раз по адресу очередной доставки, пока наконец не выезжаем на дорогу и не обгоняем его. Я слишком быстро набираю скорость, так что Чарли оказывается плотно прижатым к своему сиденью и испытывает космические перегрузки. Преисполненный восхищением пополам с испугом, он начинает лекцию по безопасности дорожного движения.
