Лютый шторм бушевал той ночью, когда Ярви узнал, что он — король. Или, по крайней мере полкороля.
Такой ветер гетландцы звали «ищущим», ибо он отыскивал любую щель и скважину и, как бы люди ни подпитывали огонь, как бы ни жались друг к другу, нес мертвенный хлад Матери Моря всякому жилищу.
Ветер терзал ставни узких окон матери Гундринг, и даже окованная железом дверь стучала о порог. Ветер дразнил пламя в очаге — пламя злобно плевалось и трещало, пририсовывало когти теням висевших повсюду сухих трав, мерцало на корне, который мать Гундринг подняла шишковатыми пальцами.
— А это?
С виду — обычный комок грязи, но Ярви выучил этот урок.
— Корневище черного языка.
— И для чего, мой принц, служителю брать его в руки?
— Служитель надеется, что брать его не придется. Его отвар без вкуса и цвета, но это — самый смертельный яд.
Мать Гундринг отбросила корень.
— Порою служитель обязан браться за темные и опасные вещи.
— Служители обязаны стремиться к меньшему злу, — сказал Ярви.
— И отмерять наибольшее благо. Верно. Пять ответов из пяти. — Один одобрительный кивок матери Гундринг, и Ярви зарделся от гордости. Одобрение служителя Гетланда не так легко заработать.
— На испытании загадки будут попроще.
— На испытании. — Ярви встревоженно потер скрюченную кисть сухой руки большим пальцем здоровой.
— Вы его пройдете.
— Откуда вам знать?
— Это долг служителя: сомневаться во всем…
— …но всегда выражать уверенность, — закончил он за нее.
— Ну вот! Вас-то я знаю. — Это правда. Лучше ее его не знал никто, даже родная семья. Особенно родная семья. — У меня еще не было столь сообразительного ученика. Вы пройдете с первого раза.
— И перестану быть принцем Ярви. — При этой мысли он почувствовал лишь облегчение. — У меня не будет ни семьи, ни наследных прав.
— Вы станете братом Ярви, а вашей семьей станет община служителей. — Огонь высветил у глаз матери Гундринг морщинки улыбки. — Вашим наследством станут травы и книги и тихое слово. Вы будете давать советы и помнить, врачевать и говорить правду, познавать тайные пути и на всех наречиях торить дорогу для Отче Мира. Как пыталась поступать я. Это — самое доблестное из занятий, какую б чушь ни горланили на боевой площадке мускулистые олухи.
— Поди не прими всерьез этих мускулистых олухов, когда ты тоже там, на площадке.
— Хе. — Она покатала языком по небу и сплюнула в огонь. — После испытания вам придется на нее выходить лишь затем, чтобы перевязывать разбитые головы, если у них не заладится тренировка. Однажды вы примете мой посох. — Она кивнула на приставленный к стене заостренный прут из эльфийского металла, с поверхностью, покрытой выпуклостями и впадинками. — Однажды вы сядете у Черного престола, и вас назовут отцом Ярви.
— Отцом Ярви. — Он поерзал на табурете при этой мысли. — Мне не хватает мудрости. — Он хотел сказать «не хватает храбрости», но ему не хватило храбрости это произнести.
— Мудрости учатся, мой принц.
Он вытянул к свету свою левую, ту самую, руку.
— А как же руки? Их обучить вы готовы?
— Вам не хватает руки, но боги наградили вас дарами ценнее.
Он усмехнулся.
— Вы про мой чудный певчий голосок?
— А хоть бы и так? И скорый ум, и способность к сопереживанию, и силу. Силу, благодаря которой человек обретает величие — не короля, но служителя. Отче Мир прикоснулся к вам, Ярви. Запомните накрепко: сильных много, мудрых — единицы.
— Теперь ясно, почему лучшие решения служителей проходят через женские руки.
— И, как правило, лучший чай. — Гундринг отхлебнула из чаши, которую он приносил ей каждый вечер, и снова одобрительно кивнула. — Но вот и еще один ваш великий дар — заваривать превосходный чай.
— Неслыханный подвиг. А когда я из принца превращусь в служителя, вы будете меньше мне льстить?
— Вам достанется столько лести, сколько заслужите. А за все остальное — моим башмаком по заднице.
Ярви вздохнул.
— Над кое-чем перемены не властны.
— Теперь за историю. — Мать Гундринг выдвинула с полки одну из книг, с золоченого переплета подмигнули красные и зеленые камни.
— Сейчас? Мне вставать с Матерью Солнцем, кормить ваших голубей. Я собирался немного поспать, прежде…
— Я позволю вам спать, когда пройдете испытание.
— Не позволите же.
— Вы правы, не позволю. — Она лизнула палец и начала перелистывать, захрустели древние страницы. — Скажите, принц, на сколько частей эльфы разбили Бога?
— Четыре сотни и девять. Четыре сотни Малых богов, шесть Высоких богов, первого мужчину, первую женщину и Смерть, что сторожит Последнюю дверь. Но разве тема эта впору служителю, а не прядильщику молитв?