Мамлеева Наталья
Mon cher ami, Александр
Никогда не понимала смысл наличия такого предмета в школе, как литература. Мне казалось, что это совершенно бессмысленный и скучный предмет, места которому в ученическом расписании находить не обязательно. Но, к сожалению, у министерства образования совершенно другой взгляд на этот вопрос, именно поэтому сейчас я и сижу на задней парте третьего ряда, придерживая падающую голову рукой и помирая от скуки.
Интересно, во сколько раз увеличивается продолжительность урока при отсутствии интереса ученика? Итак, я закоренелый математик, поэтому нужно подсчитать. Жаль только то, что воображаемые увеличенные минуты нельзя применить к существующим законам физики, а то я бы сейчас решила такую задачу, используя знания из области этой науки. Хоть чем-то бы развлекла себя.
Учитель литературы у нас хорошая женщина среднего возраста, правда, очень романтичная личность. Даже сейчас Лариса Александровна возвела глаза к потолку и повествовала интереснейшую романтичную историю. Но я только думаю, что история была такова, потому что сама я абсолютно отключилась от происходящего на уроке, лишь скучающим взором окидывала весь класс, подмечая для себя некие изменения или детали. И вот учительница почти дрожащими руками открывает папку и достаёт портрет. Бумага уже выцветшая и постаревшая, но портрет был выработан рукой мастера. Я даже узнала эту руку. Орест Адамович Кипренский. Вы не подумайте, что я такой большой поклонник искусства, просто довольно необычное имя и отчество запомнить не сложно, услышав его на уроке истории. Да, это портрет великого А.С. Пушкина, написанный вышеупомянутым художником. И сразу в памяти вспыли названия «Дубровский», «Песнь о вещем Олеге» и «Капитанская дочка», но воспоминания о них были так размыты и нечётки, что тут же покинули мою скудную на литературные знания головку.
Я продержалась ото сна весь первый урок литературы, но, к сожалению, они идут парами, поэтому на втором я закрыла глаза и отдалась в тёплые объятия Морфея, который приняли меня, казалось, с не меньшим радушием.
* * *
Сознание постепенно вернулось к бренному телу, но открывать глаза совершенно не хотелось, поэтому я прижала к себе мягкую подушку и простонала что-то не членораздельное, прося вернуть тот чудесный момент сна. Но он вовсе не хотел возвращаться, только добавив мне осознание реальности. Или именно не реальности. В моей голове роился один просто вопрос, ответ на который в данный момент искали оставшиеся рабочими извилины: как я оказалась в постели? Я оторвала одну руку от подушки, и, все ещё с опущенными веками, провела ею по кровати, поняв, что она слишком большая для моей комнаты. Может, диван в зале? Но с чего бы меня положили там, если дома есть своя комната с милой, хоть и узковатой, кроваткой? И тут я, пересилив свою лень, открыла глаза. Закрыла. Снова открыла. Да что же такое?! Что за розыгрыш? Неужели Лариса Александровна, прознав про мои постоянные сны на ее уроках литературы, решила зло надо мной подшутить? Я не верю, что такой романтичный человек, как Лариса Александровна, способна на такую изощрённую пытку.
Комната было поистине огромная. Высокие потолки, тяжёлые шторы, которые открывали полоску голубого неба, кремовая дверь с позолоченной ручкой, грубоватое трюмо с рядом стоящим пуфиком, деревянная ширма и сундуки, в которых, по-видимому, хранилась одежда. Постойте-ка, какая одежда?! О чем я думаю?
Так, это, пожалуй, розыгрыш, глупый и неудачный. Но кто меня будет разыгрывать, используя такие декорации? У меня нет настолько богатых друзей (или недругов), которые смогут устроить столь масштабное шоу.
— Mon cher, я так за тебя переживала! — вошла, хотя будет правильнее употребить глагол «вплыла», молодая женщина, и подошла ко мне, слегка опешившей. — Как твоё самочувствие? Мигрень отступила?
Я просто хлопала ресницами, соображая, подыграть или прямо заявить о своих правах на личную жизнь, которые сейчас нарушают? Женщина тем временем с беспокойством смотрела на меня, и мне показалось, что даже у лучшей актрисы не может быть таких выразительных глаз. Именно глубина их выражения пошатнуло моё представление о реализме.
— Ну, это… нормально, — выпалила я, запинаясь на каждом слове. Глаза женщины немного округлились, но она совладала со своими эмоциями, лишь сказав на прощание: «Я сейчас пошлю за врачом».
Я попыталась вылезти из кровати, поняв, что сейчас запутаюсь в невероятно длинном платье, которое на деле оказалось ночной рубашкой старины. Бесформенное нечто было натянуто поверх моего хрупкого тела, а я тем временем думала, кто это на меня надел? В жестокой борьбе с подолом ночной рубашки победила я, после чего направилась к белой двери. Вышла и увидела лестницу, ведущую вниз в огромную прихожую, а чуть справа я увидела приоткрытую дверь, из которой раздавался голос мужчины. Он был очень приятен, особенно сейчас, когда его слова складывались в чудесный ручей рифм. Стихотворение, которое я слышала за дверью, рассказывалось с невероятными жаром и пылкостью, в нем ощущались душа и чувства поэта и чтица. Каждый мой шаг по направлению к двери приближал меня к источнику огня, который исходил оттуда, изнутри комнаты, где находился мужчина. Я отчётливо услышала последние строчки стихотворения, и мне пришлось признать, что я его уже где-то слышала, даже знаю наизусть, но никогда не смогу воспроизвести его с такими же пламенными чувствами.