К середине XIX века европейское присутствие в Азии было практически повсеместным. Япония, которая в течение двух с половиной веков проводила политику добровольной самоизоляции, оставалась одним из немногих регионов (островков?), свободных от прямого воздействия Запада. Однако в 1854 году сёгунское правительство под напором западных держав (прежде всего США, России, Англии и Франции) было вынуждено пойти на открытие нескольких портов “для свободной торговли”, а уже в 1868-м сёгунат Токугава пал, и на его место пришел режим, формально возглавляемый императором Мэйдзи (на троне c 1867-го по 1912 год). Общество и государство эпохи Токугава отличались высочайшей степенью стабильности; за все время существования сёгуната страна не вела никаких войн — ни внешних, ни внутренних. Однако система сёгуната была выстроена таким образом, что она хорошо работала в условиях закрытости и автаркии, когда она располагала достаточной гибкостью и ресурсом для самоподстройки в случае возникновения внутренних проблем. Технологии управления и хозяйствования обладали достаточной эффективностью для поддержания в стране высокой численности мирного населения. Однако малейшее внешнее вмешательство в деятельность хорошо отлаженной системы грозило, как оказалось, катастрофой. За долгие годы мира приходилось платить — Япония не обладала управленческим, научно-техническим, а следовательно, и военным потенциалом для того, чтобы предотвратить вмешательство западных держав в ее дела.
Психологический шок, вызванный этим вмешательством, был огромен, и для того, чтобы сохранить независимость и встать вровень с Западом, Япония приступила к серии решительных реформ: управленческих, образовательных, военных, экономических. И в их осуществлении Япония добилась немалых успехов[1]. Модернизация носила всеобъемлющий характер, и невозможно найти область, которую она не затронула. Отношение власти к демографическим проблемам, требования к “качеству” тела японца так же изменились коренным образом.
В эпоху Токугава (1603–1868) мы имеем дело с “патернализацией” человека и его тела. Ведущий конфуцианский мыслитель Экикэн Кайбара (1630–1714) так поучал молодое поколение:
“Тело человека появляется благодаря отцу и матери, оно имеет своим истоком Небо и Землю. Человек рождается благодаря Небу и Земле, отцу и матери, а потому и взращиваемое им тело не является его собственностью. Тело, дарованное Небом и Землей, тело, полученное от отца с матерью, следует взращивать с почтением и тщанием, не принося ему вреда. Жизнь должна быть долгой. В этом и заключен сыновний долг перед Небом с Землей, перед отцом с матерью. Если потеряешь тело, то и служить станет нечем. Поскольку внутренности, кожа и тело, волосы достаются нам от родителей, то содержать их в беспорядке и уродовать — сыновняя непочтительность. Какая же это непочтительность по отношению к Небу и Земле, отцу и матери: великое предназначение считать делом личным, пить-есть и желать-алкать по своему хотению, портить здоровье и привечать болезни, сокращать дарованные Небом годы и умирать до срока!”[2]
Так обосновывалась высокая необходимость заботиться о своем теле, его “качестве” — ведь предназначением его является неустанная забота о родителях. В токугавской Японии широчайшей популярностью пользовались “24 рассказа о сыновней почтительности”. Это произведение было написано в Китае, что в то время лишь подтверждало авторитетность текста. В одном из этих рассказов повествуется о мальчике У Мэне. Поскольку комары нещадно жалили его нищих родителей (у них в доме не было даже занавесок), он на ночь набрасывал свою одежонку на них, а сам подставлял свое голое тело кровососам, отвлекая их внимание от отца с матерью. В другом рассказе пасынок, выполняя просьбу мачехи накормить ее рыбой, раздевается догола и растапливает лед жаром своего тела — рыбины сами выпрыгивают к нему через образовавшуюся полынью[3]. Подобных рассказов японская словесность токугавской эпохи породила великое множество.
Показательно, что “зеркальных” историй, когда родители жертвуют собой и своим телом во имя детей, сохранилось намного меньше. Продление жизни объяснялась необходимостью заботиться о родителях, а не о детях (современное общество предпочитает второй вариант в качестве более весомого аргумента). Это, разумеется, не означает, что японские отцы и матери не заботились о детях, но этот тип отношений был объективирован культурой в меньшей степени. Показательно, что в медицинском трактате Экикэна Кайбары уходу за стариками посвящена отдельная глава, о детях же не говорится ничего.
Население Японии к началу XVIII века достигло огромной величины в 30 миллионов человек (в России в первую четверть XVIII столетия жили около 15 миллионов человек, население Франции оценивается в 16 миллионов, Англии — в 6). После этого оно длительное время почти не росло, но мы не встречаем сетований по этому поводу. Почувствовав, что при сложившемся типе хозяйствования достигнут демографический оптимум, население активно прибегало к инфантициду (по некоторым оценкам его жертвами становилось около 80 тысяч младенцев в год). Семья была нуклеарной, ее численность составляла всего 4–5 человек.
