© Елена Касаткина, 2019
ISBN 978-5-4485-4393-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Заметки на салфетках
Воронеж — Санкт-Петербург
Воронеж злился и хмурился, провожая нас дождём и густой пеленой тумана, обильно приправленными слякотью и размытым чернозёмом. Поезд Воронеж — Санкт-Петербург кокетливо, словно девушка бёдрами, покачивал вагонами. Состав, набитый школьниками, напоминал мультфильм «Паровозик из Ромашкино», душа пела — «Вот оно какое это лето…». Уютно устроившись на своих полках мы вели пространные беседы об Индии и Китае, в которых никто из нас никогда не был. Посетовав на то, что не захватили с собой ни кроссвордов, ни журналов, ни какой-нибудь другой дребедени, которую обычно берут с собой в поезд скоротать время, решили лечь спать пораньше. Ольга заверила меня, что проснётся в семь утра «как на работу», я пообещала проспать до десяти. Поезд сладко убаюкивал и мы крепко спали, невзирая на вечно сползающий матрац, шум хлопающей в тамбуре двери и глубокое похрапывание нетрезвого мужика на верхней полке.
Ровно в семь утра солнце ворвалось сквозь «забытонезашторенное» окно. Ольга сладко посапывала, а я уставилась в окно разглядывать, быстро проносящиеся мимо полотна кисти Левитана. Питер встречал неожиданно ярким солнцем, безоблачным небом и весенним теплом.
Я пришла вовремя. Оно засыхало и осыпалось. На двери висело объявление: «Отдадим в хорошие руки». Кадушка с несчастным деревцем сиротливо стояла в углу кабинета. На него жалко было смотреть — листья поедал клещик, а часть веток торчала голыми стебельками. Обижено отвернувшись, оно с завистью глядело в окошко, где, не зная печали, колыхались на ветру деревья. Смирившись со своей гибельной участью, деревце просто доживало свой недолгий век.
— Не отдам, — сказала я и придвинула свой стол под его крону.
— Ну и ухаживай за ним сама, — сказали недовольные коллеги.
— Буду, — твёрдо ответила я и, закрыв дверь за очередным посетителем, сорвала объявление.
С этого момента мы подружились. Я окружила его заботой, обрезала сухие ветки, обработала листья защитным средством, сделала дренаж, и дерево ожило. Через месяц оно отблагодарило меня благоухающими цветами, из которых на свет появились маленькие, словно горошины, зелёные мандаринки. С каждым днём дерево набирало силу, и вскоре его крону украсили ярко-рыжие плоды. Удивляя окружающих доселе невиданным явлением — будто догоняя упущенное время, дерево одновременно и цвело, и плодоносило.
Новогодний стол в том году в нашем коллективе был дополнен собственным урожаем сочных, спелых мандаринов.
Солнце палило нещадно. Долгожданный выходной решили провести семьёй у реки. Взяв в кассе билеты, мы быстро заняли свободные места в электричке и стали ждать отправления. Вагон заполнялся довольно быстро, и уже через несколько минут присесть было некуда.
Рядом с нами на сиденьях разместилась стая молодых девчонок, которые всё время смеялись неизвестно по какой причине, скорее всего, просто так. Когда вагон уже был набит до отказа, расталкивая народ, в проходе появилась старушка. Как только её фигура поравнялась с нами, муж, пересадил дочь себе на колени и предложил пожилой женщине занять освободившееся место. Старушка уселась, даже не поблагодарив.
Поезд тронулся, народ заулыбался, а девчонки, высунув в окно руки, стали махать вслед оставшимся на перроне людям, как вдруг раздался неприятный, скрипучий голос: «Вот же свиристелки, не сидится им, повылазили в окна и трещат без умолку…»
Речь старушки изобиловала всевозможными оскорблениями в адрес ни в чём не повинных девочек. В вагоне повисла тишина, никто уже не улыбался, создавалось ощущение, что настроение одновременно испортилось сразу у всех.
Дочка уткнулась носиком в грудь мужа и на каждой станции задавала один и тот же вопрос: «Мам, мы скоро уже приедем?»
Выйдя из вагона, как будто вырвавшись на свободу, мы облегчённо вздохнули. Глядя вслед удаляющемуся поезду, дочка спросила: «Мам, это что ли баба-Яга была?»
И я честно ответила: «Да».
Всю ночь мне снилось, что меня на сцене засовывают в чёрный ящик. Я сопротивляюсь, кричу, кусаюсь, брыкаюсь, но самый мощный из братьев Сафроновых заталкивает меня в него, как кусок теста в форму для выпечки. Мои руки и ноги, просунутые в отверстия, дрожат от страха, а голова беспомощно повисает. Я пытаюсь кричать и кричу, но голоса нет, и я, как рыба без воды, шлёпаю губами, хватая воздух. Через секунду огромная фреза с металлическим скрежетом наезжает на меня, и я, смирившись с судьбой, зажмуриваюсь. И чувствую, да, я это чувствую, как нижняя половина моего тела отделяется от меня, причём абсолютно безболезненно.
— Какие ощущения? — спрашивает Сафронов, вращая половинки моего тела по кругу. Зал взрывается аплодисментами. Сафроновы кланяются и уходят, а я, разрезанная на две части, продолжаю лежать на потеху публике. Повернув голову, я упираюсь взглядом в свои ноги и морщусь от досады: «Блин, я же забыла протереть обувь. Что обо мне подумал Сафронов?». И в этот момент с криком просыпаюсь.
Эта старушка преследовала меня. Каждый раз, когда я выходила, чтобы заняться своим любимым делом — поухаживать за цветами на клумбе, она неожиданно возникала сзади и кротким, дребезжащим голосом произносила: «Здравствуй, Лена».
