«Страх перед дьяволом исчезает, когда ты держишь его за руку».
Эти слова сказала мне Фредди, когда я была совсем ещё ребёнком.
Все звали мою бабушку по прозвищу, даже родители. Не мама или бабушка. Просто Фредди. Как она говорила: «Это сокращение от Фредрик».
Затем она спросила, люблю ли я своего брата.
— Люк — чёртов задира, — ответила я.
Посмотрела на большую старинную лестницу, по которой мы вместе поднимались. По розовому мрамору разбегались чёрные разветвления, напоминавшие мне варикозные вены на бледных ногах Фредди. Помню, как думала, что лестница, должно быть, стареет вместе с ней.
— Не упоминай чёрта всуе, Вайолет.
— Ты упоминаешь, — «Притом постоянно». — Люк однажды столкнул меня с этой чёртовой лестницы, — сказала я, глядя на мраморные ступеньки. Падение меня не убило, если он на то рассчитывал, но я выбила два зуба и заработала ушиб на лбу, который адски болел и кровоточил.
— Я не люблю брата. И мне плевать, что по этому поводу думает Дьявол. Это правда.
Тогда Фредди окинула меня суровым взглядом; несмотря на возраст, её голландские глаза были ясно-голубого цвета. Они передались мне по наследству, как и светлые волосы.
Фредди положила свои морщинистые руки поверх моих.
— Есть правда, а есть правда, Вайолет. И некоторая чёртова правда не должна произноситься вслух, иначе Дьявол услышит и придёт за тобой. Аминь.
Когда Фредди была молодой, то носила меха и часто посещала вечеринки, где пила коктейли и знакомилась с художниками, которых позже спонсировала. Она рассказывала мне дикие истории, включающие в себя выпивку, доступных женщин, плохих парней и много неприятностей.
Но затем что-то случилось. Что-то, о чём Фредди никогда не рассказывала. Что-то нехорошее. У многих людей имелась парочка жутких историй в запасе, но если они начинали жаловаться и навязываться всем, кто соглашался их выслушать, то всё это оказывалось выдумкой. По крайней мере отчасти. Люди с историями, которые действительно могут впечатлить, или даже ранить, не будут ими делиться. Никогда.
Иногда я ловила Фредди за тем, что она что-то писала поздними вечерами: быстро и упорно, да так, что я слышала звук рвущейся бумаги под напором шариковой ручки, но был ли это дневник или письма друзьям, я не знала.
Возможно, моя бабушка стала такой правильной и религиозной из-за того, что её дочь утонула в юном возрасте. Возможно, дело было в чём-то другом. Но что бы ни случилось, Фредди искала способ заполнить зияющую в ней дыру. И нашла она Бога. Бога и Дьявола. Поскольку один не существовал без другого.
Фредди постоянно разглагольствовала о Дьяволе, будто он был чуть ли не её лучшим другом или старой любовью. Тем не менее, я ни разу не видела, чтобы бабушка молилась.
В отличие от меня.
Я молилась Фредди. Особенно после её смерти. За последние пять лет я делала это так часто, что ритуал перешёл на подсознательный уровень, словно дуть на горячий суп, чтобы остудить его. Я молилась ей о родителях, исчезнувших из моей жизни, о заканчивающихся деньгах, о периодически накатывающем чувстве одиночества. Даже чёртов морской бриз, завывающий в моё окно, казался мне ближе, чем брат, живущий наверху.
И я молилась Фредди о Дьяволе. Просила держать его подальше от меня. Просила уберечь меня от зла.
Но, несмотря на все молитвы, Дьявол всё равно меня нашёл.
Я жила со своим братом-близнецом Люком. И всё. Нам было всего семнадцать, и жить одним в таком возрасте, в принципе, незаконно, но никто не пытался исправить ситуацию.
Наши родители художники — Джон и Джоели Айрис Уайт. Мастера своего дела. Они нас, конечно, любили, но искусство — больше. Прошлой осенью они отправились в путешествие на поиски музы, посещая различные европейские кафе и замки и, естественно, тратя последние гроши семейного богатства. Я надеялась, что мама с папой вскоре вернутся, если не по иным причинам, то хотя бы для того, чтобы мне хватило денег поступить в престижный университет: в какое-нибудь милое местечко с зелёными лужайками и белыми колоннами, а также огромными библиотеками и профессорами с заплатками на локтях.
Но я уже не особо на это рассчитывала.
Мои прабабушка с прадедушкой были промышленниками Восточного побережья и заработали огромную кучу денег в чертовски юном возрасте. Затем вложили деньги в железнодорожное производство — то, что было актуально в их время. А после этого передали их по наследству моему дедушке, которого мне так и не довелось увидеть.
В своё время Фредди и дедушка были самыми богатыми людьми в Эхо, насколько это вообще могло иметь значение в нашем городке. Бабушка говорила, что Гленшипы были богаче нас, но, как по мне, богачи и в Африке богачи. Дед построил большой дом прямо на краю скалы, над грохочущими волнами. Затем женился на моей безумной бабушке и забрал её жить к себе, чтобы плодить детишек на краю Атлантического океана.
Наш дом был величественным и элегантным, большим и красивым.
В то же время он был обветшалым, покрытым пятнами соли, заросшим и заброшенным, как стареющая балерина, которая издалека казалась молодой и гибкой, но вблизи на висках её виднелась седина, у глаз — морщинки, а на щеке — шрам.