За что меня бог наказал — не пойму. Вроде и жил достойно, не нарушал, не привлекался, через дорогу всегда на зелёный. Чертовщина какая-то. Видимо судьба-злодейка решила выкинуть фортель, не сопелось ей в тряпочку.
Тот год, уже и не помню который, в аккурат через дюжину зим после Великой войны, не заладилось моё фермерство. Насадил тыкв — жуть, всю землю около оставшегося от жены развалившегося коттеджа, да ещё прихватил маленький кусочек соседского участка. Маленький кусочек плюс раскорчевал заросший газон вокруг ржавого флагштока. Нарыл ямок, полил, туда же побросал семена. Тыквы тогда на рынке Вашингтона ценились. О, о. Как сейчас помню, за красненькую выменивал курицу, за половинку — банку консервированной фасоли. Сам я тыквы не жалую, не люблю и точка. Картошку — да, а тыква — так, баловство. Зарыл семечки, сижу на крыльце, жду. Солнце печёт, ветерок колышет на тополях жухлые листочки.
Радиация — мать её. Чтоб ей пусто было. А как я раньше жил — сказка. Старенький «кадилак» у любимого газона. Утром подниму звёздно-полосатый, хлебну восхитительного кофе, приготовленного Кларой, и на работу. Клара! Как мне тебя не хватает. Наших поездок к морю, чистых глаженых рубашек, твоих чудесных пончиков. Вернуть бы всё, но…
Как сейчас помню. Тогда, много лет назад, собирался я в университет.
Преподаватель я, был вернее. Собирался, наряжался, уже надел чистую рубашку и даже галстук нацепил, а телевизор работал, трещал на всю гостиную как сумасшедший. Я хотел было его выключить, а там мор… прошу прощение, лицо.
«Сегодня по неподтверждённым данным, с российской стратегической подлодки были запущены четыре ракеты типа «Булава».
Я лениво дожевал пончик, залив остатками кофе.
— Что такое «Булава»? — осведомилась мимоходом Клара, подливая мне в чашку ароматного напитка.
Про «Булаву» я слышал, как же иначе. Читывал российские газеты, сматривал их фильмы. В нашем университете, скажу без ложной скромности, русский я знал лучше всех. Хи. Не поняли? Ха-ха-ха! Так я ж его преподавал. Ну, так вот. Значит, Клара перестала мне лить кофе, положила на крохотное блюдце с полустёртыми птичками пышущий жаром пончик.
— Дурацкое название, — пролопотала супруга. Дурацкое. Помню, её пончик буквально застрял у меня на полпути между головой и желудком. Глупенькая. Я-то знал, что значит это грозное заокеанское слово. Спасибо образованию, спасло наши грешные душонки. Благо подвал у нас — загляденье. Клара непонимающе сопротивлялась, но все же подчинилась. Старый развалившийся диванчик под перекрытиями первого этажа радушно нас приютил, скрипнув в полумраке ржавыми пружинами. Здесь же нашлись старые противогазы её незабвенного папаши, которыми мы не преминули воспользоваться. И вовремя. Над головой что-то противно загудело, сильно хлопнуло, пол заходил ходуном. Испуганные глазки Кларочки в тот миг я запомнил навсегда. Страх, ни с чем несравнимый ужас, безысходность. По бетонному полу побежали рваные трещины, дом застонал, рыча голосом умерщвляемого животного. Тусклый свет электрического фонарика померк, и наступила тьма.
Выбирались долго. Вернее сказать, долго не выбирались. А зачем. Хватить смертельную дозу нас не прельщало, так что мы с Кларой благополучно просидели в подвале три или четыре дня. Пара бутылок воды, кое-какая снедь — всегда найдётся у запасливого хозяина. Плюс ящик шотландского виски — лучшее средство от радиации. Я пил с наслаждением глоток за глотком, только вот Кларочка воротила нос. Глупенькая. Зря ты не приложилась к заветному горлышку.
Зря. Меня это спасло, а моя дорожайщая супруга спустя неделю отдала богу душу.
Как горевал — не передать. Только не бился головой о стену, а так всё перепробовал. Как не свихнулся — не пойму. Не пойму, как и свихнулся. Мир предстал в другом свете, всё стало восприниматься по-иному. Но жить надо, надо чёрт меня побери. Клару схоронил там же в подвале, с горя вылакал последнее. Что поделать — судьба. Ей земля сырая, мне жизнь полная горя. Даже сейчас тошно.
Выбрался ночью. Вылез и долго смотрел на звёзды. Вокруг тишина, только ветер гонит по земле среди развалин клубы пыли. Мой любимый флагшток чудом устоял. Стоит назло всем напастям железная сволочь, а флаг сгорел, сгорел, синим пламенем, как и вся наша великая держава. Я долго бродил, искал выживших, и они попадались. Правда, говорить, что они мне были рады, я бы остерёгся. Один попытался одолжить у меня утеплённую куртку, но делал он это своеобразно. Не дай я дёру, хватил бы меня обгоревший верзила бейсбольной битой и все дела.
Горе, колоссальные разрушения вокруг, выбьют из колеи любого. А дымящиеся развалины на горизонте нашей величественной столицы говорили о многом.
Пожары, гарь — стоящая толстой стеной смога. Такое раньше я видел разве что в голливудских страшилках. И главное обезумевшие от ядерного кошмара жители.
Злобные, голодные, способные на всё. Убьют за крошку хлеба, или просто так от нечего делать.
Спустя пару недель пожары утихли. Что не успело сгореть, потушили дожди, и мы вздохнули спокойно. Всё ждали, когда придёт помощь. Надеялись, верили.