Сибирь. Минус сорок. Котлы ревут и грохочут. Форсунки выхлестывают струи огня. Манометры дрожат от давления, вот-вот брызнут стеклами. Кочегары в мазуте и саже заглядывают в глазки: блеск зубов, потные лбы, рыжие отсветы. Дым из трубы лохматый и черный с багровым подбрюшьем.
— Кончай фуговать! Сбросим давление!
— Форсируй! Приказ генерального!
Дрожание фундамента. Клекот и хлюп кипятка. Пузыри огня. Кочегары гладят железную кожу котлов. Чешут горячую шерсть. Котлы пялят красные бычьи глазища, дергают гривы, хвосты.
— Врешь, не замерзнешь! Ста граммов не надо!
— К огоньку, погрейся!
— Чайку с кипяточком!
— Баньку с березовым!
— Держи, черт, давление!
Ходят косолапо и весело. Над трубой качаются звезды, хрупкие сквозные вершины. Город в березовой роще топорщит свои этажи…
Пушкарев, генеральный директор, подкатил к котельной в момент пожара. Выскакивая, единым взором охватил случившееся: горящий, пропитанный топливом снег, бегущий разлив огня. Понимая, пугаясь беды.
Кругом голосили:
— Братцы, горим! Сигай!
— Снегом, снегом туши!
— В нефти снег-то!
— Сейчас взорвет, ахнет!
— А ну, спасайся, беги!
Кинулись врассыпную. Главный энергетик Фуфаев с несчастным лицом хватал их, клял, умолял:
— Куда? Оборудование!.. Огнетушители!..
Сам кидался в огонь, опаляясь. Выскакивал, сбивая с ног жидкое, липкое пламя.
Пушкарев властно, гневно одернул его, отрезвляя:
— Что вы, как баба, мечетесь! Вот машина! Гоните сюда экскаватор! Ковшом рвануть и отсечь!.. Ну, быстро!..
Пламя тянулось к хранилищу, отражалось в обшивке цистерны. Красный ручей подтекал к котельной, начинал лизать стену.
— Лопаты!.. Бросайте от стен!
Под окриками Пушкарева люди взялись за лопаты, хоронясь от жара, следя за зеркально-красной цистерной.
Подкатил экскаватор. Парень в телогрейке, в волчьей, косматой шапке счастливо смотрел на пожар.
— Давай, слушай, двинь! — командовал и молил Пушкарев. — Пройдись ковшом, садани! Можешь, нет садануть?
— Мне что! Могу садануть!
Въехал в озеро огня. Стоял в красном плеске. Горели колеса. Пламя хватало железо. Он двигал рычагами в кабине, в раскаленном пекле, мотая волчьим мехом. Экскаватор качал зубатой пастью, лязгал о землю, сдирая с нее огонь. Подавал и вычерпывал ковши, полные пламени, роняя горящие капли. Продрал борозду, отсекая от цистерны пожар. Выехал на одних ободах, курясь и дымясь. Парень выпрыгнул, отрезвевший, в опаленной, дымящейся шапке.
— Как фамилия? — Пушкарев подбежал, сбивая с него тлеющий уголь. — Как фамилия?
— Солдатов…
— Черт безумный!.. Спасибо!.. Двойной оклад!.. — не удержался, поцеловал его в губы.
— Слава богу! Кто бы мог подумать, что течь… — главный энергетик Фуфаев радостно и виновато топтался.
— Вы за разгильдяйство под суд у меня пойдете! Размазня! — зло, беспощадно отрезал ему Пушкарев, видя, как тот весь заострился и высох.
Отвел от него глаза. Старался успокоиться, вглядываясь в мигание огней на трассе. Самосвалы, груженные грунтом, гнали по бетонке в тайгу. Словно выпущенные из дальнобойных стволов, били и били по стройплощадкам, где в лязге, вспышках и скрежетах выковывался из тайги комбинат.
После бессонной ночи, выбритый, с белоснежным воротом, в вольно застегнутом дорогом костюме, Пушкарев принимал в кабинете корреспондента центральной газеты. Тот неделю колесил по стройке и сегодня просил о последнем перед отлетом в Москву свидании. Пушкареву был важен этот визит. Все дни осторожно и пристально он опекал журналиста, незаметно наполняя его тщательно отобранными впечатлениями.
Они сидели за маленьким, «камерным» столиком перед чашечками душистого кофе и коньячными рюмками. Пушкарев смеялся шутке журналиста о старенькой местной гостинице, где на батарее вырос айсберг, потом постепенно спустился на пол, медленно подвигался к кровати.
— Ну прямо как в Гренландии! Честное слово! Я чувствовал себя мамонтом в период оледенения.
— Ваши журналистские бивни, я надеюсь, не стали от холода хрупкими?
— Я кутал их в тулуп, который вы мне помогли достать. Благодарю, отличный тулуп. Мамонт остался жив.
— Как ваша вчерашняя рыбалка? Мои ребята не слишком вас замотали?
— Спасибо за вертолет. И уха была, и строганина, и прочее. Даже айсберг немного подтаял.
— Жаль, рано от нас улетаете. Мы бы совсем его растопили.
— Знаете, не стоит. Без него бы в номере стало еще холодней.
И опять засмеялись громко и дружески, коснулись крохотных рюмочек.
— Остались ли довольны увиденным? — Пушкарев, перестал смеяться, зорко и твердо оглядывал газетчика серыми, с жестким блеском глазами. — Вам удалось среди всей нашей свистопляски разглядеть комбинат?
— Он вырисовывается. Трудно, но вырисовывается. Его рисунок заметен. Вы мне его показали.
— Я открыл вам все карты, все наши проблемы. До этого я уходил от прессы. Считал преждевременным показывать комбинат. Нам нужно было зацепиться. Захватить эту землю, удержаться на ней. Прошлая зима была страшной, нам было не до прессы. Но сегодня с захваченного плацдарма уже виден комбинат.
— Да и эта зима вас не балует. То лед, то огонь, то лед, то огонь…
