Г.Осипов
МАЙСКАЯ НОЧЬ ЛЕМУРОВ
Азизян заплевывает все вокруг себя. Причем даже если его плевки плевки приземляются на привычный ко всему асфальт проспекта им.Ленина, оглядя стреляющий слюною ротик Азизяна с тонкими губами и руническим шрамом на левой, горящей неизменным румянцем щеке, вы решите, что Азизян уничтожает таким образом каких-то кишащих у него под ногами гадов. Повыползших из темных и сырых подвалов на теплое зловоние Азизяновых носок, ужасных насекомых.
В этой истории три главных героя: Азизян, Нападающий и я. Кроме нас в ней появляются еще две олдоватые для девятиклассников хуны, чьи личности не были установлены. Хуны ответили нам отказом - 9-го мая на полукруглой, как осколок магического кольца, скамейке возле "Интуриста". Хунам должно быть стыдно, демоны, подобные нам, появляются на блеск их кожи один раз в жизни, если вообще появляются - тем более мы хотели их склеить не для себя, а ради Азизяна. Теперь, когда обветшалые углы их фигур наверняка склеены скотчем, им должно быть стыдно вдвойне. А Азизян тогда сидел на заборе и плевался. О женитьбе он тогда еще не поговаривал, ограничивался просьбами "снять бабу", после чего принимался шумно фантазировать, ссылаясь на порнографию, постоянно находившуюся у него в разбитом портфеле, рядом с дубинкой на случай незапланированной встречей с Хурдой.
Зато год спустя он, приметив одну лаборантку, станет поторапливать свата Нападающего фразой, ставшей классической: "Ну шо - когда мы Капитонову будем ебать?" Как-будто бы не так давно Нападающий повстречал невесту Франкенштейна у окошка дурдомовской регистратуры и процитировал слова влюбленного Азизяна, поднеся к языку давно севшую батарейку - "крону". Если это, как говорится, не пиздеш.
А весной 78-го года мы с Нападающим заканчивали десятый класс. Я уже догадывался, что сдавать экзамены мне, самому плохому ученику 51-ой школы, не придется, и предвкушал начало рискованной, за пределами закона и морали, жизни. Подавать пример, дурной настолько, что никто не решался тебе подражать - такая позиция даровала некоторую здоровую изоляцию, недоступную менее сильным характерам в 17 лет. Нападающий уже тогда отдавал предпочтение бутылочке, если случалось выбирать между Водкой, девочками и мальчиками. Что же касается товарища Косыгина (Стоунз называл Азизяна и так тоже), он вот уж год как работал на номерном заводе. Школу он двинул в середине девятого класса.
На выходные дни наш класс вывезли автобусом к морю. Место, где мы высадились, оказалось необыкновенно тихим и безлюдным, каким и следует быть пионерскому лагерю до начала каникул. Послевоенное здание с колоннами окружал сосновый бор. В моей сумке лежали две бутылки шампанского. К пляжу вела дощатая лестница с перилами (если молния ее не уничтожила, воображаю, что за существа трогают их сейчас влажными ладонями, какая речь звучит), и пройдя с полсотни ступенек вы попадали в уютную беседку из сталинских фильмов (я отметил эту точку, соображая, где мы вечером будем выпивать).
В отличии от старой школы, среди моих товарищей по классу практически не было сволочей. Меня не раздражали эти люди, не было желания заменить их механическими компаньонами, но и предчувствие неизбежного конца их так и не успевшей начаться советской жизни было слишком остро, чтобы воспринимать их всерьез. "Не все вы умрете, но все изменитесь", - мог бы я им сказать, но они бы мне все равно не поверили. Самые проницательные из числа моих одноклассников, то есть те, с кем я продолжал контактировать и после уроков - беловолосый садист Краут и Хижа, силач с улыбкой Фернанделя, как мне кажется, прекрасно понимали близость трагикомических видоизменений. "По дороге ледяной проскакал мужик больной", - произносил Хижа, и я, точно Маг слова газообразной сущности, спешил записать его откровения. Краут был плохой ученик номер два, первый был я - 13 двоек и единственная пятерка по английскому.
Фамилии некоторых девочек в нашем классе были связаны с животным миром - Лена Дрофа, Света Ибис: очень быстро успевала загореть. На выпускном вечере она выглядела вполне "афро-американ". Между 77-ым и 79-ым годами девушкам негросемитского типа было легко выглядеть привлекательно. Рестораны, пляжи и учреждения кишели Доннами и Мирей, три соски из Бони Эм тоже образовали целую дивизию двойников с каракулевой растительностью здесь и там. "Все они там одним мирром мазаны", - сентенциозно цедил Азизян, но, как-будто опомнившись, сразу же признавался, что "любит молодых жидовок с короткой стрижкой".
- Ну так ты же родился в один день с государством Израиль, - напомнил я ему как-то раз.
- Не может быть, папа, - встревожился Азизян, - не гони.
Ребята хлопотали на лужайке, собираясь завтракать среди весенних цветов. Соленый бриз напоминал о близости моря. Часы на широком запястье Хижы показывали одиннадцать. День начинался замечательно. "Он и закончится, - подумал я, - чудесно". Где-то в отрастающей траве затренькали струны. Появились какие-то чужие мальчики. Вероятно внешкольные знакомые наших одноклассниц. Пацаны отнеслись к их появлению вполне спокойно. У нас в классе никто не блатовал, хотя много было сильных.