В огромном воздушном зале было мало места. Собравшиеся бессмертные тихонько перешептывались, не желая применять ментальную речь. В этом зале обычно проходили занятия с несколькими юными, но сегодня… Сегодня были вызваны все, все, кто смог добраться до Вечного дворца вовремя. Многие из них уже давно не появлялись в этом прекрасном месте и не виделись с подобными себе. Все были изолированы, каждый в своем мире, и теперь, совершенно не отдавая себе отчета в том, что они делают, просто радовались возможности пообщаться с такими же, как они сами, поделиться своими достижениями, погоревать о своих промахах. Они жужжали, словно растревоженный улей. Но все звуки смолкли, все головы склонились, все умы очистились, едва открылась резная дверь и вошел Вестник.
— Дорогие друзья, мы собрали вас…
Гул возобновился, творились небывалые дела. С начала времен никогда не собирали в Вечном замке несколько групп, обучавшихся отдельно.
— Я прошу тишины!
— Вестник, что происходит? По какой причине мы все здесь? Такого никогда прежде не бывало… Где Всемогущий?
— Он сейчас прибудет. Успокойтесь. Я все вам объясню.
В огромном зале с ажурными колонами повисла тишина.
— Итак, вы здесь для того чтобы присутствовать на судебном разбирательстве. Это первый суд, который пройдет в таком… расширенном составе. Я бы сказал, что это показательный процесс. Дело в том, что был нарушен запрет, с которым вас всех отправляют в бесконечность, по окончании обучения.
— Падшие, — прозвучал взволнованный шепоток.
— Именно так.
— Но это не такая уж и редкость, в каждом выпуске находится один-два безумца, готовых пожертвовать всем ради минутной слабости…
— Это дело не совсем обычно тем, что были нарушены сразу оба запрета. Их было трое в одном мире.
Толпа взволнованно выдохнула, бессмертные стали переглядываться и перешептываться. Творились небывалые дела. Такого не было никогда. Иногда нарушали один из запретов, но так чтобы оба одновременно.
— Тишина, тишина… Уважаемые, будьте внимательны. Я пришел сюда, именно для того. Чтобы ввести вас в курс дела и предотвратить нарушение тишины, когда процесс начнется. Я дам вам некоторое время, чтобы вы обсудили между собой эту новость и подготовились. Когда в эту дверь войдет Всемогущий, хотелось бы рассчитывать, что никто из вас не станет выказывать каких-либо эмоций и нарушать тишины. Не хотелось бы, чтобы этот процесс затянулся.
Вестник поклонился слушателям и покинул зал.
— Раньше такого не было, — раздавались приглушенные голоса по всему залу.
— А как обычно наказывают падших? — спросил кто-то из юных.
— Обычно, — поморщился опытный бессмертный. — Обычно их приговаривают к длительному заключению, после которого, их… стирают, все стирают: эмоции, мысли, знания, жизнь. Создают другую личность и начинают обучение сначала. Так поступают обычно…
— Какой ужас, — воскликнула юная, стоящая рядом. — Зачем подвергать себя такому наказанию, ради того, чтобы… просто пасть? Я не могу понять… Зачем они это делают? Они безумны… Я уверена, что стирание — это лучшее, что можно для них сделать. Они явно страдают, им нужна помощь…
— Помощь? Им? Не проявляем ли мы излишнего милосердия к ним? Это дурное племя, их надо искоренять, вырывать с их гнилыми корнями и топтать ногами, чтобы они никогда не могли возродиться в колесе Жизни.
— Нас учили снисходительности и пониманию, и такой процесс, должен послужить наукой всем. Мы должны с благодарностью принять этот урок Всемогущего.
— И сделать выводы.
Некоторое время еще продолжалось обсуждение. Но к моменту, когда открылись створки резных дверей, в зале уже царила тишина, бессмертные уже вернули свою невозмутимость и общались ментально, разбившись на небольшие группы.
Высоко подняв голову в зал вошел Всемогущий. В едином порыве склонились все до единой головы. Для любого из присутствующих, этот старец — был отцом, наставником, примером. Его авторитет был непререкаем, никто не смел даже взглянуть на него, без его на то позволения. И сейчас, они действовали в едином порыве, каждый из них вспомнил, свой первый урок, вспомнил первый промах, первую удачу, первый экзамен, первое задание. Все они снова были просто Юными, впервые стоящие перед своим Всемогущим учителем. Смущенные, благодарные, полные надежд, страхов и мечтаний. Вечность назад это было… Вечность…
Старец занял свое место на мягких подушках в центре зала. В звенящей тишине, даже в самом дальнем углу бесконечного зала, был слышен шорох его белоснежных одежд. Он поднял свои бесцветные глаза на учеников, обвел их строгим, но любящим взглядом. Все они были его учениками, его детьми. Он помнил каждого из них, знал все их слабые и сильные стороны. Знал кто из них сейчас добрый и мудрый правитель, кто стал кошмаром для целого мира. Кто наслаждается своим всемогуществом, кого оно тяготит. Он видел это все в них, еще когда они были его учениками, когда он видел их в первый раз. Но даже он не мог предугадать, кто из них решиться пасть. Этого он не мог в них видеть, не мог понять. Он прикрыл глаза вспоминая тех троих, что сейчас будут введены в этот зал, закованными в кандалы. Он вспомнил как первый раз увидел Элирию. Она не была ослепительно красива, но среди равных она выделялась лишь одним, глазами. Но не это стало причиной, по которой он сразу выбрал ее из десятка других Юных. Она была одной из немногих, кто, даже склоняя перед ним голову, умудрялся смотреть ему в глаза. Да, таких было немного. Он улыбнулся своим воспоминаниям. Он сразу понял, что она станет его любимицей. Такая упрямая, такая целеустремленная, такая настырная, такая любопытная… Из тех сотен юных, что он обучал, она выделялась всегда. Он вкладывал в ее буйную голову знания, но она никогда не была лучшей. Она всегда спорила и сопротивлялась. Она всегда хотела чего-то большего. Он тысячи раз заставал ее уснувшей в библиотеке над каким-нибудь томом, которого не было в программе изучения, но совершенно пренебрегала обязательными заданиями. Вскоре ему пришлось защищать ее от других юных, ибо она никогда не лезла за словом в карман и легко выходила из себя, не стесняясь применять тайные знания и забытые заклинания в поединках. Она легко справлялась с тремя-четырьмя противниками, тогда они объединились против нее все. На следующий день она пришла на занятия с высоко поднятой головой, чем вызвала, недовольное гудение группы, она высокомерно прошла мимо них всех, даже не глядя в их сторону. Но от его глаз не укрылось заклятье, которое поддерживало ее. Быстро распутав хитросплетение чар, он увидел, все ее раны, он увидел, что она едва смогла наколдовать свое выздоровление, он увидел ее в луже ее собственной крови и услышал насмешки и издевки окружавших ее юных. Он не подал вида. Так и повелось. Она лезла на рожон, но не сгибалась, не сдавалась. Так прошли годы ее обучения. Она всегда была одна. Одиночка. Ему было так грустно смотреть на нее… Но никогда он не увидел в лучистых бирюзовых глазах даже намека на раскаянье или сожаление. Она говорила, что думала, и поступала, как считала нужным, несмотря ни на что, вопреки всему, даже здравому смыслу. Любому общению с другими бессмертными она предпочитала неподъемные тома в библиотеке. Она ела за книгами, она спала за книгами, она познавала жизнь по книгам. То и дело, он советовал ей те или иные книги и с радостью вступал с ней в рассуждения после прочтения их. Она разговаривала только с ним. После десятков лет обучения, она так и не смогла найти общего языка с другими Юными, она разговаривала только со своим старым учителем, когда он находил для этого время. Его это и радовало, и огорчало. Ее перестали замечать, она стала изгоем, но это ее ничуть не угнетало, ей было все равно, она была выше этого, она была другой. Когда обучение их группы было завершено, их ожидал лишь последний бал, Всемогущий принял единственно верное решение: он провел последнее занятие, а после, попросил ее задержаться… и сделал то, что должен был сделать… он стер ее… Стер и решил, что ей потребуются совсем другие воспоминания об обучении, и он дал ей радужные и счастливые воспоминания. Теперь она помнила лишь, что ее все любили, поддерживали и угождали. Он никогда не забывал о ней. Таких учеников у него было так мало. За всю вечность, среди сотен Юных, таких было не больше десятка. И вот теперь трое из этого десятка ожидают его суда. Он вспомнил Орлена, его доблесть, честность, уравновешенность и стремление к справедливости. Чистый взгляд голубых глаз, живой ум и уверенность в собственной правоте. Он тоже никогда не отводил взгляда. Теперь он понимал, как были похожи эти двое. Только его дружелюбие, сделало его любимцем всего курса. Ему не пришлось стирать память, его воспоминания и так были очень радужными. А еще была Калисто. Жгучая брюнетка. Яркая, живая, вызывающе надменная и в то же время безупречно женственная. Она была тонким манипулятором. Постепенно ей подчинился весь курс. За все время обучения, даже ему Всемогущему, так и не удалось ни разу ее уличить в каких-либо проказах и выходках, ее вину всегда брали на себя другие. Она была тайным лидером, и ее устраивала такая роль, она упивалась своим могуществом. Она привыкла получать все и сразу, она не терпела неповиновения или инакомыслия. Все должны были быть ее верными слугами и последователями. Другого выхода у них не было. Она была той, по указу которой издевались над другими, приводя их к общему с ней знаменателю, ломая и подчиняя, к концу курса она была всеобщей королевой.
