Мы с Дмитрием Тимофеевичем ровесники и по годам, и по службе в первой ее половине. На фронте и он, и я в 1942 году командовали взводами и ротами. Мы однокашники по Военной академии им. Фрунзе, позднее командовали полками, дивизиями.
Ну, а потом моя судьба свернула на тернистую писательскую дорогу, а Дмитрий Тимофеевич продолжал продвигаться по служебной лестнице и дошел до самых высоких званий и должностей.
Но, достигнув головокружительных высот, Дмитрий Тимофеевич не заболел «звездной болезнью», оставаясь для меня и многих других сослуживцев добрым, отзывчивым товарищем.
Я знал, что маршал пишет мемуары, и думал, что начнет он, как и многие наши военачальники, свои воспоминания с далекого детства, «глухой деревеньки», «бедняцкой многодетной семьи», словом, с того, что читателям давно уже известно.
Но, открыв первую страницу рукописи, я с радостью обнаружил: Дмитрий Тимофеевич поступил, как опытный литератор, он не пошел затоптанными мемуарными тропами, набившими оскомину.
Главы о катастрофе, называемой «перестройкой», перемежаются с воспоминаниями об участии Язова в Великой Отечественной войне. А страницы, передающие высочайший накал роковых событий августа 1991 года, а затем и описывающие пребывание автора в тюрьме, подкреплены фактурными пластами жизни и службы в мирное время.
Без нажима и педалирования на трудности и заслуги маршал – узник «Матросской тишины» – как бы подчеркивает: вот смотрите – вы посадили за решетку патриотов земли русской, отдавших все свои силы и знания защите Родины.
Общая конструкция книги, организация обширного и очень сложного материала, осуществленная автором мастерски, умение справиться с такой махиной и не утонуть в море событий, охватывающих полувековую жизнь и службу, – это не каждому посильно.
Хочу отметить, что маршал Я зов, как и маршал Жуков, писал свои мемуары, находясь в опале. Оба были неугодны власть имущим, оба создавали свои книги без помощи литзаписчиков, и оба с большим трудом добивались опубликования своих рукописей.
Главное маршалом Язовым сделано: книга написана, и ей предстоит занять достойное место в нашей отечественной Истории.
Владимир КАРПОВ, Герой Советского Союза,
лауреат Государственной премии СССР,
лауреат международных премий, академик, писатель
Это случилось в 2 часа 15 минут 22 августа 1991 года. Разрывая густые облака, самолет Ил-62 вышел на посадочную прямую во Внуково.
Предчувствуя недоброе, я всматривался через иллюминатор на ярко освещенную прожекторами площадку перед Внуково-2, где уже суетились какие-то люди в камуфлированной форме, бегали солдаты. «Ну что же, – подумал я, – освещают, значит, вот-вот грянет политический театр. Статисты уже под «юпитерами».
Перед нами приземлился Ту-134, на котором прилетел президент М.С. Горбачев со своей прислугой и охраной. Сопровождали его из Фороса А. Руцкой, И. Силаев и В. Бакатин. В этот же самолет под предлогом «поговорим по душам в самолете» пригласили и В. Крючкова.
Мы – А.И. Лукьянов, В. И ваш ко, О.Д. Бакланов, А. Тизяков и я – вылетели из Крыма через 15–20 минут после президентского лайнера.
И вот поданы трапы. Я обратил внимание, что к каждому трапу поспешили крепыши из соответствующих спецслужб. Они приняли устрашающую стойку, пытаясь припугнуть кое-кого из именитых пассажиров. Первым к трапу направился В. Баранников. Оценив все эти маневры, я сказал сопровождающему меня полковнику П. Акимову, что мы подоспели к аресту.
– Не может быть, – возразил он, – от президента передали: вам назначена встреча в Кремле в 10 часов утра.
Спустившись по трапу, мы направились к зданию аэропорта. При входе в зал Баранников сказал Акимову: «Вы свободны», а затем мне: «А вас прошу пройти в следующий зал».
Вошли в небольшую комнату, где обычно размещалась охрана. Здесь к нам поспешил незнакомый человек с копной нестриженых волос на голове. Он довольно бойко представился: «Прокурор Российской Федерации Степанков Валентин Георгиевич!» – и спросил, есть ли у меня оружие. Затем объявил, что я арестован по подозрению в измене Родине в соответствии со статьей 64 УПК.
За дверями рычали автомобили. Люди из ведомства Баранникова выстраивали машины. Меня подвели к «Волге», толкнули на заднее сиденье между вооруженными автоматами Калашникова охранниками.
Наступила зловещая тишина. Темная беззвездная ночь давила на сознание: «Я арестован».
В. Крючкова арестовали минут на двадцать раньше. Он уже сидел в одной из машин, запрудивших весь проезд у боковых ворот аэропорта. А.Тизякова арестовали чуть позже. Мы долго сидели в машинах. Баранников витийствовал, продолжая «украшать» машины арестантами. Между «Волгами» с «изменниками» расставлял автобусы с курсантами Рязанской школы милиции. Я конечно же знал старинную русскую поговорку: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся», – и вот наконец-то ощутил ее гнетущий смысл.
Я представил, что происходит сейчас в Баковке, на даче, где осталась моя супруга Эмма Евгеньевна. Она была «закована» в гипс и не могла передвигаться без посторонней помощи. «Там наверняка, – думал я, – собрались лучшие ищейки, идет грандиозный шмон». «Куй железо, пока горячо» – этим лозунгом руководствовалась рвущаяся к власти «волчья стая».
