Марина Цветаева. Неправильная любовь
Авторы: Людмила Григорьевна Бояджиева
Жанр: Биографии и мемуары
Цикл: Кумиры. Истории Великой Любви
Формат: Фрагмент
Всего в книге 123 страницы. У нас нет данных о годе издания книги.
Самая тонкая, самая нежная, самая ранимая и самая жесткая женщина во всей мировой истории — это Марина Цветаева. Гениальный ребенок из хорошей семьи, учеба в Европе, ранние стихи. В 1911 году Цветаева знакомится с Сергеем Эфроном и выходит за него замуж. Какая необычная, яркая, всепонимающая любовь.
Но проходит три года, и Марина встречает поэтессу Софию Парное. Их отношения длились также в течение трех лет. Цветаева возвращается к мужу Сергею Эфрону, пережив «первую катастрофу в своей жизни». А потом — эмиграция, заговор, нищета, болезни, возвращение, самоубийство…
История Цветаевой, история ее любви — это история конца Той России. Прочувствовав ее, вы окунетесь в настроение тех людей и поймете, почему все сложилось именно так.
«Мурлыга! Прости меня, на дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить…»
Читать онлайн Марина Цветаева. Неправильная любовь
Людмила Бояджиева
Марина Цветаева. Неправильная любовь
Между любовью и любовью распят мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.
Москва. 20 декабря 1915
Я с вызовом ношу его кольцо! —Да. В Вечности — жена, не на бумаге. —Его чрезмерно узкое лицоПодобно шпаге.Безмолвен рот его, углами вниз,Мучительно-великолепны брови.В его лице трагически слилисьДве древних крови.Он тонок первой тонкостью ветвей.Его глаза — прекрасно — бесполезны! —Под крыльями раскинутых бровей —Две бездны.В его лице я рыцарству верна, —Всем вам, кто жил и умирал без страху! —Такие — в роковые времена —Слагают стансы — и идут на плаху.Марина Цветаева>Коктебель, 3 июня 1914
От автора
Союз Марины Цветаевой и Сергея Эфрона — хитрая уловка злого Рока, прячущего когтистую хватку под маской щедрой Феи-дарительницы. И не разобрать: ловушка или дар? На радость или на горе соединились Двое? В этом союзе все «слишком». Как, впрочем, и в самой Марине, в самом Сергее. В самом времени — трагическом изломе истории России. Слишком резко, слишком больно, слишком страшно и чересчур нелепо.
Она — Поэт милостью Божьей, первого ранга ценности. Человек, гибель России и «Лебединого стана» выстрадавший, коммунизм ненавидевший. Вырвалась из Парижа в страшном 39-м, чтобы, пройдя на родине крестный путь унижений и бед, убить себя в сенях чужого деревенского дома. Ушла из жизни в августе 1941-го, в полной мере осознав правоту своего отрицания «большевистского рая». Не услышанная, непонятая.
Он — душа чистейшая, возвышенная — офицер Добровольческой армии советскую Россию полюбил высоко и страстно. Стремясь искупить перед новым строем «вину» белогвардейства, с чистым сердцем и доверием к совершаемому стал агентом ОГПУ. Возвратился из эмиграции в Москву, чтобы быть полезным новому строю. Приняв муки сталинских застенков, он был расстрелян в октябре 1941-го в Орловском централе. Умер непонятым. Понявшим ли?
Союз Цветаевой и Эфрона — пример игры понятий «предательство» и «преданность». Оба — этому миру преданные, были преданы им жестоко и несправедливо. Если вообразить некую высшую инстанцию, определившую отверженность как меру наказания, то Марина и Сергей — такие разные — попали «под приговор» по одной статье: инакость души.
Она — за презрительную позу, за непринятие протянутой лапы бытия — радости, веселости, наивной улыбчивости, — обыкновенности. За нецелование детских попок, за неумелость в быту и презрение к вещности мира — пеленкам, кухне, уюту, сытости. С высот горы Поэта она бичевала мир обычности, а он щетинился, скалил зубы и кусал. Преследовал нуждой, голодом, отрешением от тепла и уюта, ранами, ранами… Она назовет свою «болезнь» — болезнь несовместимости с миром обыденности — «безмерность в мире мер». Быт для Поэта — смирительная рубашка, дабы обуздать, в меру втиснуть. Ссадины и синяки, удушье непонятости, борьба за вольное дыхание — удел Марины. Несовместимость внутреннего мира Цветаевой с реальным, ее невписываемость в стандартный овал обыкновенности, здравого смысла, — операция болезненная, длившаяся всю ее жизнь. «Сплошные острые углы, о которые она расшибалась». Позиция — противостояние всему, что не талант, что не вольность души, спасение личной свободы в «камере-одиночке» — обособленности, замкнутости.
Свой физический недостаток — близорукость — Цветаева сделала изначальным условием отрешенности. От очков отказалась, водрузив между собой и окружающим принцип «в упор не вижу», заменив внимательность зрения чуткостью слуха. Марина всегда одинока, всегда выставлена «на позор»— под алчущие взгляды презираемой толпы. Защита одна — не замечать. Всегда «вне», всегда «над», она гордо несла клеймо отверженности, как плату за дар быть единственной.
Контрапунктом к Марининой обособленности инакость Сергея. Его распахнутость бытию, изначальная доверчивость к людям, обстоятельствам. Он всегда в очках — розовых. Его видение мира так же далеко от здравого смысла, от норм выживания в общности, от уровня бытийного «моря», как и Маринина Гора поэта. Пришелец из страны добрых деяний и чистых помыслов, он витал в облаках, не замечая прилипающей к ногам грязи. Детски наивный, виртуозно нелепый, — нешуточное воплощение циркового Пьеро, ухитряющегося бесконечно попадать впросак. Там, в вышине, в разреженном воздухе высоких истин надмирность Сергея и Маринина Гора Одиночества встретились, сомкнулись. Прирожденный боец за права слабого — Марина — угадала в Сергее вечную жертву ненавистного филистерства — корысти, расчета, цинизма. Ее всегдашний порыв спасать родственные души — таких же отверженных, страдающих от своей инакости, оградил Сергея милосердием любви, защитой материнского плеча.
Они узнали друг друга с первого взгляда и мгновенно — с рывка друг к другу, и поклялись в верности. Клятва осталась нерушимой, какие бы козни не строила судьба, испытывая их союз на прочность. Незыблемым было главное: союз двух полюсов инакости, стремящихся к единству. Он коленопреклоненно, как и подобает рыцарю, взирал на Маринину Гору, перед ее даром, ее особостью преклонялся. Она — надмирностью его завороженная — тянула ввысь и, если и не смогла поставить рядом с собой, рук не разжимала.
