Сергей Булыга
Манефа
У одного почтенного хозяина коза была, Манефа. Коза как коза, я даже про нее рассказывать не буду, ибо всем козьи нравы известны. Содержали ее в нужной строгости, и ничего преступного коза себе не позволяла. Но естество, оно, как его ни стращай, на волю вырвется. Так что ничего в том удивительного нет, что однажды возвращается манефин хозяин домой... и вдруг видит: зашла коза в огород и объедает капусту, которую он собирался вырастить, а после заквасить и скушать. Возгневился хозяин на вредную животину и учал ее драть смертным боем с оттяжкой. Манефа орала, орала, визжала, визжала... а после вдруг вскричала человечьим голосом:
- М-мужик! Твоя баня сгорит!
Тут бы надо ее промеж рог, с пущей строгостью, а мужик оробел. В голову взял, причитает: сгорит да сгорит. И точно, накликал - полыхнула баня к вечеру. Молния с неба слетела - и вся недолга.
Сами понимаете, что после такого страшного знамения хозяин на козу руки не поднимал, а даже напротив - спешил ублажить ясновидицу. Рано утром будил, в огород загонял и все ждал, когда же коза опять заговорит и в благодарность за привольное житье чего хорошего предскажет.
Однако тщетны были сладкие надежды. Имея к капусте великую жадность, коза из огорода почитай не выходила и говорить ни о чем не желала. Разве что ближе к морозам, последний капустный листок доедая, сказала:
- Б-быть тебе битому, быть! - и вздохнула.
Плюнул хозяин с досады, сел в сани, уехал в корчму.
А назавтра привезли его соседи, подобравши битого, без шапки и без денег. Попутала хозяина нелегкая; лишнюю чарку хватил и с коновалами в драку ввязался. Ну а те, сами знаете, строгий народец.
Посмурнел возвращенец, осунулся, хмельного не пьет и к обедне не ходит. Домочадцев дурными словами клянет, а чуть что - с кулаками кидается. Но с козою - душевен. Нет капусты, так он ей рубашку скормил. Изжевала Манефа рубашку, скривилась, сказала:
- Д-держись, ногу сломишь!
Испугался хозяин, забился на печь и не слазит. Ибо знает: как слезет, так сломит. Вот и сидит как чурбан, по хозяйству работы забросил. Но худое хозяйство - ему голодать; так ведь мало того, он и на барщину не ходит!
А барин у него был строгий, боевой, секунд-майор осадной артиллерии в отставке, кавалер четырех орденов. Осерчал кавалер и прислал гайдуков. Те в дом зашли и, шапок не снимая, стали саблями лавки крушить. Взмолился хозяин, заплакал, признался в беде. Соседи подтвердили. Майор долго думал, потом приказал:
- А подать мне Манефу!
И повел рогатую на барский двор, а доброму хозяину долги его простили и даже - бывает же! - вольную дали. Ибо барин решил: что-де мне глупый мужик да долги его нищие, лучше я чудо-козу обрету!
И пошло и поехало: у барина на зиму несчетное число капусты назапасено; кормится коза, круглеет, матереет. И молчит. Должно быть, от плохого воспитания. Манефа ж в мужицкой семье возросла; ни грамоты, ни политесов не умеет. Ну и ладно, думает секунд-майор, научим и заставим!
И стали над козою книги мудрые читать, стали ее благородным манерам учить: чтоб не чавкала, чтоб рано не вставала, без перины не ложилась. Даже к вилке и то приспособили. И, конечно, почет. Как спалось? Как жевалось? Чего пожелаете? Вот только коза есть коза - ходит мрачная, хмурая, того и гляди чего нехорошего брякнет. Но, правда, пока что молчит.
Тогда решил майор Манефе окончательно потрафить: велел себе на лбу ветвистые рога пристроить. Расстарались любезные слуги, рога получились на славу... Только Манефе они хоть бы что, а супруга майорская - строгая женщина! - усмотрела в них грубый намек и сбежала с проезжим корнетом.
Осерчал кавалер, озверел, высек Манефу, как Сидор не сёк, и согнал со двора. Отбежала Манефа подальше, разверзла уста:
- Разоришься! - кричит. - Разоришься! - и ускакала широким гвардейским аллюром в осеннюю тьму.
Через неделю приходит к майору лесник, говорит:
- По лесу мор пошел; всюду волки дохлые валяются, и виной тому диковинно-знакомый след.
Майор отмахнулся:
- Что мне твои волки? Теперь не до них!
Ибо не успел он от козы избавиться, как налетели на болезного со всех сторон! Тут тебе и векселя, и закладные, и картежные долги. Откуда что взялось, ума не приложить. Ну, расплатился майор, остался в чем мать родила, но при гоноре... А тут вдруг новая беда: из губернии прибыли, требуют:
- Подтверждай, твоя милость, дворянство!
Майор туда, майор сюда, нашел заветную шкатулку, секретным ключиком открыл... а там вместо дедовских грамот валяется козья картечь! Майор в кресло упал и не дышит, а рядом супруга, вернувшись, рыдает, а детки малые, курносые отважного корнета вспоминают. Выпил рюмку перцовки недавний майор и подался в работники. К кому? Да к тому самому несчастному хозяину, который его говорящей козой одарил. Хозяин о ту пору трудиться не мог вышел как-то до ветру, споткнулся и, ясное дело, нога пополам.
А коза продолжала в лесу лютовать. Первым делом волков извела, а потом за медведей взялась, а потом... на прохожих, на конных и пеших, кидаться пошла! И всех до смерти ест, и костей не найти...
И пошел про ту губернию недобрый леденящий слух. Стали ту губернию подальше объезжать, перестали в той губернии товары покупать, особенно капусту. Загоревал, заплакал тамошний народ; землепашество бросил, ремесла забыл, разбежался.