У Малуши нет родителей. В семье дядьки ей редко напоминали об этом. И уж точно никогда не попрекали. До сих пор.
У Малуши быстрые загорелые ноги и крепкие работящие руки. У Малуши длинная русая коса и совсем нет ярких лент, как у сестриц. Малуша лучше всех умеет прясть и вышивать, только вот в приданом сиротливо лежит один единственный поясок. Малуша вошла в возраст, в котором к девушкам приезжают свататься, вот только женихов не видно. Не было видно.
Первыми сосватаны должны были быть сестры. И хороши, лицами белы, ловки и послушны, и приданое за ними, и дядька, их отец, не последний человек. А поди ж ты… Приехал один из соседнего поселения, все расспрашивал людей, кто такую рубаху смастерил, люди и указали на дом Дана. Малуша в это время на реке была, одежу полоскала. Это потом младшая сестренка, Любомира, все рассказала шепотком ночью на полатях.
А Малуша как в дом вошла, так сразу к печи, еду доставать, гостя и родных кормить. Так спешила, что косу не убрала, так и металась, русая, по спине. Пока по светлице бегала, гость все смотрел, взглядом провожал, и улыбался. Малуша только глаза поднимет на него, как тут же опустит, не пристало ей на чужого жениха смотреть. А как же не жених, если молодой, красивый, рядом с дядькой сидит и о чем-то переговаривается с ним? А ее дело малое, поесть принести, да спросить, не нужно ли гостю еще чего, да в подпол сбегать за квасом, а попросят — и медовуху достать, если захотят.
Только дядька хмурится и тоже на Малушу поглядывает. А потом отсылает из светлицы к сестрам. Те ленты в косы заплетают да наряды меряют, красуются. Ну, подсела к старшей, Бажене, косы в венец завернула… Ох и косы у сестрицы, такие в кулак схватишь, так пальцы не сойдутся, а волосы — как смоль, такие, что и брови углем мазать не надо. Только злится Бажена, встает резко и уходит. Ничего не говорит. Другие сестры тоже молчат, только шикают на младшую, когда та хочет к Малуше подойти. Ох, беда.
А ночью шепчет Любомира, рассказывает, что за гость и зачем приходил. И что как бы сестры лицами белыми не красовались, как бы косами не чаровали, Златозар никого не хочет сватать, только на нее, Малушу, смотрит. Понравилась.
— Да я же без приданого, — шепчет в темноту Малуша.
— Да я же безродная, — убеждает тихо.
— Да я же некрасивая совсем, — дрожит голос, а потом тонкие ручки Любомиры обнимают ее.
— Глупая ты. Сестры все избалованы и белоручки. А приданое у них то, что ты сама соткала. Сами ничего не умеют. Да и я не умею. А ты себе и мужу, и детям столько поясов разноцветных и рубах праздничных вышьешь, что дай только время. И род у тебя есть. Я твой род. И мы все, — горячо говорит сестра, и Малуша, убаюканная ее голосом, засыпает.
А наутро снова надо идти на реку. Вчера Малуша присмотрела себе брод, по которому можно перейти на остров. Там и тише, и спокойнее, и подумать можно, и высокая трава скроет от любопытных глаз.
Поставила Малуша корзинку плетеную с бельем, дядькину рубаху в руки взяла, что сама вышивала, и опустила в воду. Полощет и думает, неужто и правда за ней гость давешний приходил… А если за ней, так отдаст ли дядька Малушу вперед сестер замуж? Под венец хотелось. Потому, чтобы как у всех — зерном осыпали, на ручнике — хлеб-соль, да хозяйство свое, да дети по полатям, да мужу сердечному рубахи вышивать да пояса ткать. Гостей принимать, за стол усаживать, в красный угол, у печи увиваться, ухватом только горшки — цап, цап, и котик-мурлыка на лавке сидит, смотрит…
Замечталась Малуша, задумалась, а рубаха из рук ослабевших выскользнула и поплыла, поплыла белой лебедью по реке. А делать-то теперь что? Малуша по берегу бежит да слезы глотает, только как за рекой-то успеть? Она, матушка, лодчонки ветром носит, не то что рубаху… Не догнать. Споткнулась Малуша, на землю упала, лежит, плачет в голос. Только кто услышит-то? И домой идти теперь как? Упустила рубаху, о женихах задумалась… Какие тебе женихи, за бельем уследить не можешь!
— Что с тобой? Почему плачешь? — вдруг спрашивает кто-то, и осторожно прикасается к плечу.
— Рубааааха уплыла, — всхлипывает Малуша. — Дядька ругаться будет…
— Ну, ну, не реви. Будет тебе твоя рубаха. Подожди здесь, — говорит все тот же голос, и прямо над ухом раздается свист, а потом и конский топот.
Малуша поднимает голову и видит спину какой-то девицы, волосы у нее темные и непокрытые, а рядом стоит черный, как деготь, конь. Нежданная знакомица взлетает ему на спину и скачет вниз по течению.
Через пару минут возвращается и протягивает мокрую рубаху.
— И не плачь больше по таким пустякам, хорошо?
Малуша молчит, только кивает быстро-быстро и пятится назад, как рак. Девица-спасительница оказалась совсем не соседской девчонкой. «Ведьма… Она же ведьма… Что она тут забыла? Домишко-то ее в лесу, все знают, все кругом обходят…» Вдруг совсем страшно стало, так только край льняной мелькнул — побежала Малуша, рубаху к себе прижимая, дороги не разбирая, только бы подальше от плохого места.
А как домой прибежала, так и вспомнила, что корзинку-то у берега забыла. Пока большуха не увидела, надо обратно идти, белье забирать, а как пойдешь, когда руки-ноги трясутся? Но выходить надо…
