Гога Безбашенный теперь по праву носил свою кличку. Если до момента, когда картечь почти отделила голову от туловища, его крестный, давая имя, видимо, оценил умственные способности, помноженные на боевой задор, подчеркнул и ярко выраженную неславянскую внешность, то теперь Каштан и физические параметры тела привел к общему знаменателю.
Казней я за свою жизнь видел достаточно. Поэтому мне было неинтересно наблюдать, как тяжелый свинец впился в мягкую плоть, разрывая ее, разбрызгивая в стороны кровь, а порох, вытолкнувший металл своим огненным дыханием опалил блестящий на солнце бритый затылок приговоренного. Москвич откровенно скучал, смотря осоловевшими и сонными глазами, куда-то в сторону. Рядом с ним Дохлер думал о чем-то своем, и старательно полировал ногти. Зондер и еще несколько водителей торжествовали — кара настигла злодея, Гыча и Тальк негромко переговаривались. Третьяк же с самого начала, брезгливо поморщившись, сплюнул сквозь зубы, наблюдая, как Каштан с плотоядной ухмылкой выжал спуск дробовика, и на лице палача промелькнуло выражение радостного предвкушения. Тут крестный только покачал головой.
Обставить казнь бандита наверняка можно было и с меньшей помпой: петля и веревка, нож, бесшумное оружие — все это имелось под рукой. Но, похоже, командир таким образом давал возможность спустить пар одному из своих подопечных — Каштану, когда на вопрос Москвича: «Что делать с Гогой?», единственным из всех устроителей засады, кто оставался до настоящего момента живым, ответил коротко и четко:
— Эту шестерку до Острога не потащим. Все равно ничего нового в СБ не скажет. Лишняя возня и перевод живца. Каштан, давай исполни, только без излишеств — времени нет. И сделай все желательно потише.
Трофейный барабанный дробовик, по крайней мере, я раньше не замечал подобного экзотического карамультука ни у кого из рейдеров, как ничто другое подходил под определение — «желательно потише». Что же касалось «излишеств»… То они и не требовались, все было сделано заранее во время военно-полевого допроса. Пленному, на мой взгляд, оказывали милосердие. Хотя это же Улей, поэтому выколотые глаза, отрезанные уши и гениталии, сломанные и обструганные пальцы, скорее всего, зажили бы, срослись, отросли, поставь кто-то вдруг задачу — вылечить Гогу. Однако добрых докторов не наблюдалось, а Айболиту, после попадания пули из КПВТ в грудь, самому требовалось помощь, выходящая далеко за рамки людских возможностей.
Слова Бармалея подтвердились, бандит, чье полное имя дополнилось приставкой Безбашенный, лишь немного раскрасил часть рассказа килхантера, внеся несколько субъективных оценок о ситуации в целом, но ничего нового не сказал. Действительно, в иерархии он только-только поднялся на следующую ступень. Хотя был перспективным товарищем, ведь Джокер, судя по обрывкам фраз и разговорам, являлся довольно известной фигурой в местном муровском мире.
Тело Гоги не верило в смерть, конвульсии еще долго сотрясали его, под одобрительный взгляд Каштана, Зондер несколько раз от души пнул безголового мертвеца, а затем плюнул — смачно, с чувством.
Я же, встретился взглядом с Третьяком, который мотнул головой в сторону, сигнализируя вполне понятно, мол, отойдем. До этого момента не удалось с ним переговорить с глазу на глаз. Все время кто-нибудь рядом крутился.
— Короче, слушай сюда, — начал тот, посмотрев мне в глаза.
— Так точно, гражданин начальник, только ты сначала ответь мне на два вопросика: зачем было нужно это представление с крещением? И почему «Люгер»? — крестный недовольно поморщился, задумался. В действительности же меня интересовало несколько другое, во-первых, складывалось ощущение, и никак не слабело, что по краю прошел. Чуть-чуть к праотцам не отправился. Впрочем, чувства к делу не подошьешь, а верить только эмоциям — отдает психическим расстройством. Но, как говорил инструктор в Конго, которому я платил немало: «лучше быть живым шизофреником, чем мертвым прагматиком». И, конечно, нездоровой наивности во мне не было ни капли. Поэтому вариант, что сейчас Третьяк как на духу выложит всю подноготную, а потом упадет в ноги с мольбами: «Прости, засранца», Валь… тьфу ты, Люгер, я относил к фантастике, и даже не к научной. Во-вторых, новое имя было непривычно. И так катал его на языке, и эдак. С другой стороны нравилось ли прозвище тому же Гоге или Люле? А Зондеру или Дохлеру? Нет, сейчас привыкли, но по началу?
— Не Шмайсером же тебя называть или АКМом? — в лучших традициях богоизбранного народа ответил крестный, — Хеклер? Тоже не то… Как назвал, так и назвал! Я так вижу! Понял? «Вальтер-Люгер» — звучит неплохо. Скажи спасибо, что в духе Цемента не окрестил! — неожиданно в голосе Третьяка прорезалась злость, — Про цирк же скажу так. Народ здесь зрелищами неизбалован, думал ты и сам до этого дойдешь, поэтому люди запомнят надолго такое представление. И теперь, вот увидишь, стоит только добраться до обжитых мест, как слава о тебе, как о моем крестнике пойдет в массы. Тем более, у меня репутация имеется. Поэтому гниль самого Цемента мимо пройдет, чего не скажешь о его наследии — куче дерьма, которую тебе еще предстоит разгрести. И в любом случае надо сказать — «спасибо, крестный».
