Во дворе перед главным зданием дворца музыканты в праздничных одеждах играют бравурно-бодрое, три пары придворных церемонно вытанцовывают, как журавли в свадебно-ритуальном, все мирно и светло, никакого предчувствия близкой войны.
Справа и слева у двери башни Рундельштотта двое королевских гвардейцев в красных мундирах поверх кирас, при моем приближении подтянулись, крепче стиснули украшенные золотом древки копий.
– Спокойно, ребята, – сказал я, – свои.
Один ответил почтительно:
– Глерд Улучшатель, вам все открыто. Нам сообщили.
– И не только сюда открыто, – сообщил я скромно. – Но обойдемся без подробностей. Остальное додумывайте…
Один распахнул передо мной дверь, но второй зыркнул поверх моей головы и вскрикнул испуганно:
– Дракон!
Я развернулся, высоко в оранжевом небе парит зеленый, как лягушка-квакша, дракон с широко распахнутыми крыльями. Я бы, увидев без подсказки, решил бы, что ястреб или коршун с такой странной расцветкой, но оба стражника смотрят с ужасом, хотя дракон на таком расстоянии страшным не смотрится: худой, с тонкими костями и непропорционально огромными крыльями, вынужденными держать немалый вес в воздухе.
– Это нарушение, – сказал я сквозь зубы, – наших священных воздушных границ! Надо заявить решительный протест.
Они продолжали смотреть как завороженные в небо, а я вбежал в башню и понесся по винтовой лестнице.
Фицрой резко обернулся на треск распахнувшейся двери, ладонь метнулась к рукояти меча. Рундельштотт испуганно вскинул голову, оба мирно наслаждаются жареным мясом с только что испеченным душистым хлебом, запивают вином.
– Тревога! – крикнул я. – Неопознанный дракон в небе!.. Фицрой, хватай мешок и бегом за мной.
Фицрой вскочил, вскрикнул ликующе:
– Вот это жизнь!
Рундельштотт не успел раскрыть рот, я выбежал, до крыши не так уж далеко, два-три оборота на винтовой, это примерно два-три лестничных пролета.
Фицрой догнал с мешком в руках, я как раз поднимал крышку люка, он вслед за мной выбрался на обзорную площадку.
– Взял, – заверил он и добавил, глядя невинными глазами, – правда, свой мешок. У меня там еще вино осталось… а на Рундельштотта оставлять нельзя, я ему не доверяю.
– Свинья, – сказал я. – Не превратит он твое вино в воду, не превратит!
Он развязал мешок, я быстро вытащил и собрал винтовку, тяжелую и громоздкую, вот бы еще ее научиться создавать, но это уже вряд ли, слишком сложно.
Фицрой следил взглядом за драконом в оранжевом небе.
– В городе теплее, – определил он, – потому эта тварь на восходящих ходит… Даже крыльями не шевелит, скотина ленивая!
– Сейчас зашевелит, – пообещал я. – И крыльями, и лапами.
Он с жадным интересом смотрел, как я щелкнул коробкой с патронами и начал ловить дракона в прицел. Тот в самом деле неподвижно висит в небе, идеальная цель, но руки мои подрагивают, снайперская винтовка тяжелее связки утюгов.
Фицрой все понял, подставил спину.
– Обопрись.
– Хорошая идея, – сказал я с облегчением. – А я думал, ты только красивый.
– Еще и нарядный, – напомнил он.
– Теперь не дыши, – велел я.
Он не ответил, дыхание задержал, чтоб не шевелиться, а я поймал в прицел фигурку с растопыренными крыльями и легонько нажал на спуск.
Дракон парит как ни в чем не бывало, я тут же повторил выстрел, а потом еще выстрелил дважды, но только после третьего дракон дернулся и начал косо уходить в сторону.
Я выстрелил еще и еще, дракон задергался и, часто взмахивая крыльями, как пытающаяся лететь худая курица, пошел в сторону леса. Крылья от чрезмерных усилий начали заламываться, мне даже почудилось, что в левом то ли перебита кость, то ли переломилась от перегрузки.
Фицрой прошептал:
– Ты его ранил!
Я снял с его спины винтовку, он расправил плечи, посмотрел на меня, потом вслед улетающему дракону.
– Нет у меня зээрка, – сказал я мстительно, – этого крылатого гада разнесло бы, всем на потеху, так, что собаки за кишки дрались бы по всему городу!
– А сколько алмазной чешуи бы посыпалось, – добавил Фицрой. – Хотя это не боевой дракон, те покрыты с головы до ног, но у таких тоже есть на ногах, как у петухов и кур.
Я сложил винтовку, убрал в мешок и сунул ему в руки.
– Возвращайся допивать, но не увлекайся. Тебе еще своих ледей посещать, а то обидятся.
– Я вольная птица, – заявил он гордо. – Это ты не попадись.
Пока спускались, он рассказывал, какие у него наметки насчет глердесс, потом вдвинулся в покои Рундельштотта, а я сбежал вниз, где гвардейцы встретили меня восторженными воплями.
– Глерд! Это вы… заявили протест?
– Как он драпал, как он драпал!
Я ответил скромно:
– В следующий раз крылья оборву. Как мухе. Вы мухам крылья в детстве обрывали? Нет? А как же стали профессиональными военными… В общем, нечего ему тут как у себя. Если что, зовите. Не будут крылья черные над родиной летать.
Они выпрямились, глядя мимо меня, в нашу сторону спешит Мяффнер, очень взволнованный, обеспокоенный и отдувающийся после быстрого шага.
Моя снайперская в мешке, а мешок у Фицроя, так что Мяффнер сперва посмотрел на мои свободные руки, потом вгляделся в мое лицо.
