Словно дюжина кузнецов ухватила мозг клещами, и каждый упорно тянет в свою сторону. По ногам будто каток проехал. Даже не каток, а целый танковый батальон. А во рту – точно кошки нагадили… С такими колоритными ощущениями Новиков встретил в постели новое апрельское утро. Дужкин аритмично посапывал на соседней койке, изогнувшись так, что голова лежала на прикроватной тумбочке, одеяло валялось на полу, а притянутые к груди коленки обнимали невесть как попавшую туда подушку.
На круглом столе, стоявшем посреди комнаты, чайник гордо красовался в блюде с недоеденным салатом. Полбатона варёной колбасы «два-двадцать» в лучах восходящего солнца выглядывало из банки с вареньем. На закопчённой сковородке в луже чая плавали хлебные корки в соседстве с окурками, огуречными обрезками, стаканами и картофельными пригарками. Стулья вокруг стола улеглись так, словно вчера были пьянее своих хозяев. И на фоне этого чрезвычайно живописного натюрморта два пустых пузыря из-под «Пшеничной», сиротливо стоявшие в углу, были почти незаметными. Но проскочить мимо трезвых глаз вошедшего Алексеева им не удалось.
– Чегой-то вчера отмечали? – будто не зная ответа, спросил прибывший, брезгливо поднимая стул и садясь.
– О-ох, Лё-ох, – застонал Новиков. – Олечка опять приходила…
– Н-да? Ну и?
– Два пузыря приносила…
– Ну-у, и-и?!
– Ну, и потом ушла.
– И всё-то? – притворно разочаровался Алексеев.
– Ну, там, поесть приготовила, прибралась в хате, посидела с нами за столом. А сама-то ведь не пила!…
Глухой скользящий удар перебил этот нестройный рассказ. Дужкин уронил голову с тумбочки на кроватную сетку, с которой давно сполз матрас.
– …Потом, кажется, пыталась спать уложить…
– Ну, а ты?!! – Алексеев перебил с издевательским нетерпением.
– А я – что? Сперва отбивался, потом – не помню, – Новиков поморщился.
– Эх ты-ы! Да погляди только, какие глазки, какая фигурка! Ух, я бы за ней приударил!… Язык бы ей только ампутировали. Что ж ты, Лёша, так? Дефка тебя хочет… – Алексеев нарочно выделил звук[ф].
– Да не спрашивает, хотят ли её, – хриплым баском вставил Дужкин. – Лёш, дай сигарету…
Пока они с Алексеевым курили, Новиков благополучно отыскал свои штаны, рубашку и даже носки. Сложнее дело обстояло с кроссовками: левый оказался под столом, правый – на книжной полке.
– Что, опять воевали? – скрывая смех, спросил Алексеев.
– О-ох, Лё-ох, – снова заныл Новиков. – Этот спортсмен вздумал ей приёмы показывать.
– То есть, вечер был не только томным? А поточнее?
– Пристала: научи, и всё тут, – виновато пояснил Дужкин. – Ну, я был выпимши да пяткой и задел её малость.
– В нос?
– Не, в щёку. Она так и рухнула мимо стула.
– О-ох, Лё-ох, что потом начало-ось! Схватила она тот стул и давай махаться! Мы тут еле увёртывались! Дужкин, вон, бедный, половины зубов не досчитался. А потом всё бросила, и – в слёзы. Хотел пожалеть её, а она как схватит, как стиснет! Думал, задушит. И опять своё: «Ты меня любишь?». А меня и спасти-то некому – этот уполз «белого друга» стращать. А потом, Лёх, ей-богу, не помню, что было. Может, заснул, а может, и натворил чего. Что ж делать-то теперь? Ведь опять прижмёт она меня, и не отвертишься… – Новиков левой рукой схватился за раскалывавшуюся голову, правой пытаясь найти под койкой бутылочку живительного пивка. Но трудно отыскать чёрную кошку в тёмной комнате, особенно, если там её нет. Поэтому пришлось обойтись таблеткой анальгина. Кузнечные клещи зазвенели, рассыпаясь одни за другими.
– В общем, как и раньше, – резюмировал Алексеев. – Хорошо, я вчера у Любашки остался.
Дужкин тоже встал, и всё в комнате пришло в движение. Начался очередной день студенческой жизни.
Назвать её страшной мог разве что лишённый вкуса извращенец. Она похожа на свою тёзку Ольгу Кабо, и только шикарный греческий нос отличал её от известной актрисы. Этот самый нос в союзе с томными карими глазами и изящными эротичными губками многим не давал покоя по ночам. Но – лишь первое время. Через неделю после знакомства с Олечкой большинство парней жалели о том, что вообще оказались в этом вузе. Мало кто мог долго выдерживать её холерический темперамент и двойственную натуру Близнецов. Не обошла сия участь стороной ни Алексеева, ни Дужкина, но в сравнении с Новиковым, чья вина состояла во внешнем сходстве с молодым Сергеем Жигуновым, остальные отделались до неприличия легко.
Увидев его впервые ещё на абитуре, Олечка сразу загорелась идеей-фикс, что этот парень предназначен ей свыше, что если кочевряжиться в условиях сложной демографической обстановки на фоне общего дефицита мужского пола, то можно запросто помереть в девках, и направилась к своей цели с упорством, достойным куда как лучшего применения, совершенно ничего не видя вокруг.
Попытки очаровать его в течение первого семестра остались без успеха, поэтому позже она начала распускать такие сплетни об их совместных отношениях, что у бедного Новикова волосы вставали дыбом, а ни одна другая девчонка не решалась и взглянуть в его сторону. Однако он великодушно прощал все её фантазии, а претензии по достоверности сплетен переадресовывал непосредственно к распространительнице оных.
