Была ли у него хоть сколько-нибудь серьезная причина для беспокойства? Нет. Не произошло ничего чрезвычайного. Над ним не нависла никакая угроза.
Смешно было терять самообладание, он это хорошо сознавал. И вот здесь, в разгар празднества, пытался преодолеть охватившее его неприятное чувство.
Впрочем, это не было беспокойством в обычном смысле слова, и он не мог бы сказать, когда именно овладела им смутная тревога, тоска, почти неуловимо нарушившая его душевное равновесие.
Во всяком случае, это началось не в ту минуту, когда он покидал Европу. Напротив, Жозеф Тимар уезжал бодрый, преисполненный энтузиазма.
Может быть, когда высадился в Либревиле и в первые соприкоснулся с Габоном?.. Пароход остановился на рейде, так далеко от берега, что земля вырисовывалась только белой линией песков и темной линией леса над нею. Большие седые волны приподнимали катер и ударяли его о борт парохода. Тимар стоял один у трапа.
Он ждал удобной минуты, чтобы шагнуть на борт катера, который приближался на миг и сейчас же откатывался вместе с волной.
Тимара обхватила голая рука, рука негра. И они поплыли, негр и он, на катере, который подбрасывало на гребнях волн. Позднее, может быть через четверть часа, может быть больше, когда пароход уже дал гудок, они причалили к молу из бетонных кубов, набросанных как попало, один на другой.
Тут не было даже негра. Никто никого не ждал. Был только Тимар среди груды своих чемоданов!
Но и не в эту минуту зародилось в нем беспокойство.
Выход из положения Жозеф нашел: окликнул проходивший мимо грузовичок, и тот отвез его в «Сантраль» — единственный отель Либревиля.
Прекрасные минуты — перед ним открылась живописнейшая картина! И вполне африканская.
В кафе при отеле стены были украшены негритянскими масками. Тимар запустил граммофон с раструбом и, когда подошел бой и стал наливать ему виски, почувствовал себя настоящим жителем колонии.
Что же касается главного происшествия, то оно было скорее забавным, нежели драматичным. И притом тоже чисто колониальным! А ведь Тимара восхищало все, что носило экзотический отпечаток.
Дядя Тимара, влиятельный человек, устроил его на службу в фирму «Сакова». Управляющий делами общества во Франции объяснил молодому человеку, что он будет жить в лесной чаще, неподалеку от Либревиля, рубить лес и продавать туземцам всякий хлам.
Едва ступив на берег, Тимар поспешил к убогой фактории, над которой красовалась вывеска «Сакова». С протянутой рукой он подошел к меланхоличной или просто кислой личности, посмотревшей на эту руку, но не прикоснувшейся к ней.
— Директор?.. Имею честь! Я новый сотрудник.
— Сотрудник? Чей? Для чего? Что вы здесь будете делать? Лично мне никакого сотрудника не нужно.
И все же Тимар сохранил спокойствие. Более поражен был директор. Его круглые глаза за стеклами очков казались огромными. Он быстро сменил тон и заговорил более или менее вежливо, даже доверительно.
Все та же история! Французские конторы непременно хотят вмешиваться в управление колониальными делами.
Тимару обещали пост? Туда десять дней езды в лодке. Это далеко в верховье реки. К тому же у лодки рассохлось дно. Ею можно будет пользоваться не раньше чем через месяц. И главное — пост уже занят старым психом, который заявил, что всякого, присланного ему на смену, угостит из ружья.
— Действуйте, как найдете нужным. Меня это не касается.
С тех пор прошло четыре дня, четыре дня пребывания Жозефа Тимара в Африке. Он теперь знал Либревиль лучше, чем Ла-Рошель, где родился, длинную набережную из дробленого красного камня, обсаженную кокосовыми пальмами, туземный рынок под открытым небом и фактории через каждые сто шагов. Кроме того, немного в стороне несколько вилл, спрятавшихся в зелени.
Он осмотрел лодку с рассохшимся дном. Никто и не думал ее чинить. Никто не получал распоряжения.
Тимар не посмел дать такое распоряжение. Ведь он новичок и к тому же без должности.
Жозефу было двадцать три года. Его манеры благовоспитанного молодого человека вызывали усмешку у всех, вплоть до боев, прислуживавших за столом.
Никаких причин для беспокойства? Нет, причина была. Он ее понял.
Причина была тут же, она таилась в самом отеле.
Это был сам отель. Это…
Его подкупил внешний вид «Сантраля» — желтого здания, которое отступало от набережной и стояло в ста шагах от пальм, среди хаоса диковинных растений.
У главного зала, одновременно кафе и ресторана, были очень светлые стены пастельных тонов, напоминавшие Прованс. Перед стойкой бара из лакированного красного дерева Тимар увидел высокие табуреты. Медные приборы создавали ощущение уюта.
Здесь питались холостые мужчины Либревиля. У каждого свой столик, свое салфеточное кольцо.
Номера в верхнем этаже никогда не были заняты.
Комнаты, пустые и голые, тоже пастельных тонов, над кроватями москитные сетки и кое-где случайно старый кувшин, таз с трещиной, пустой сундук.
И наверху и внизу — везде закрытые жалюзи разрезали на полоски солнечные лучи, и весь дом состоял из чередований тени и света.
Багаж Тимара был багажом молодого человека из хорошей семьи и на полу в его комнате производил смешное впечатление. Жозеф не привык мыться в маленьком тазу, а по другим надобностям уходить в кусты.