Даже во снах ей грозит опасность!
Сначала приснился страшный сон…
Майра стояла на берегу озера. Вода была такой же светло голубой, как и небо. Вдруг девушка шагнула в озеро. Майра не тонула. Она спокойно пошла.
Она шла по голубой-голубой воде, смотрела на голубое небо и нисколько не удивлялась, что способна двигаться по поверхности озера.
Она сделала несколько шагов, затем еще несколько. Вода под её босыми ногами казалась очень холодной.
Вдруг ей почудилось, что за ней наблюдают. Кто-то следил за ней с берега. Кто это? Кто же смотрит за ней?
И когда она всё-таки проснется?
Бледная как лунный свет Майра, казалось, плыла над лужайкой. Её длинные, медного цвета волосы развевались в лёгких порывах ветра. Шелковистая ночная сорочка мерцала в мягком свете, бесшумно вздымаясь на ветру.
С полуприкрытыми глазами босоногая Майра, словно привидение, без всяких усилий плыла над высокой травой.
Хор древесных лягушек начал стрекотать, но этот шум её не пробудил. Вскоре стрекот лягушек оборвался так же неожиданно, как и начался. Сейчас слышалось лишь её дыхание, тяжелое и неровное, единственный признак того, что она живая, настоящая, а не прекрасное видение, освещенное луной.
Она достигла низкой изгороди в конце лужайки и повернулась, как будто ею управлял невидимый радиолокатор. На улицу выехала машина и прогромыхала мимо. Сонный водитель даже не заметил её.
Скрытая движущимися мрачными тенями, Майра проплыла вдоль всей изгороди. Длинные гладкие рыжие волосы, бледная белая кожа, мягкая, почти светящаяся ночная сорочка, развевающаяся вокруг её тела придавали ей черты персонажа из картины, одного из тех больших портретов викторианской эпохи, которые висели в музеях.
Открыв конец глаза, она не понимала, где находится.
Опустив взгляд, Майра увидела ноги, промокшие от густой летней росы. Хотя ночь была теплой, она всё же продрогла.
«Я в ночной сорочке, — спохватилась она и вдруг поняла, что находится не дома. — Но где же? Мне приснился самый странный сон. — Вдруг перед ней возникли очертания дома, будто бы он тоже обладал способностью плыть над травой. — Я во дворе перед своим домом. В ночной сорочке».
Клочья черных туч проплывали на фоне полной луны. Неожиданно тени вокруг нее слились и пришли в движение. Майра почувствовала, что замерзла, но не от холодного воздуха, а от страха.
Она взглянула на дом, который показался ей странным, чересчур большим и неприветливым.
В окнах не было света. Внутри все спали.
Никто не знал, что она стоит здесь на холодной, мокрой траве.
«Как я здесь очутилась? Я проснулась или сплю? Что со мной происходит?»
За неделю до этого Миссис Барнс зевнула и поставила перед Майрой тарелку c яичницей.
— Господи! Проснувшись я чувствую себя более уставшей, чем перед тем, как лечь спать.
— Ha ней была белая форменная одежда медсестры. Майра заметила, что швы на белых чулках матери искривились.
Майра бросила взгляд на водянистую желтую массу на тарелке и поморщилась.
— Почему я должна есть яичницу так рано утром? — Похоже на блевотину, — c прямотой ребенка заметила Ким, сестра Майры.
— Не смей так говорить за столом, — сказала миссис Барнс и снова зевнула — даже если это правда.
— Но она выглядит именно так, — Возразила Ким. — Почему же мне нельзя об этом сказать? — Ким носила коротенькие шорты и майку без узора. Она собралась в детский сад.
— Хорошо поешь, миссис Барнс сказала Майре, не обращая внимания на младшую дочь. — Сегодня тебя ждёт новая работа. Понадобится много сил.
— Немного холестерина, чтобы я могла двигаться. Спасибо, сестра Нэнси, — ответила Майра, нехотя ковыряясь вилкой в яичнице.
— Сестра Нэнси, сестра Нэнси, — передразнила Ким. Ей почему-то это показалось забавным.
«Когда мать медсестра, жди неприятностей, — подумала Майра. — Одна из них налицо — приходится есть всё, что полезно для здоровья».
Миссис Барнс отпила глоток кофе.
— Вот беда! Только этого мне не хватало! — расстроившись из-за того, что на белой одежде появилось коричневое пятнышко, мать бросилась к раковине, чтобы попытаться замыть его.
Майра плюхнула фунта полтора соли в яичницу, после чего она стала казаться не такой противной.
— Не могу поверит, что мне сегодня работать, — проворчала она. — Вот это лето!
— Вот это лето. Вот это лето… — передразнивала Ким, набив полный рот кукурузными хлопьями.
— Перестань повторять всё, что я говорю, — Майра прикрикнула на сестру.
В отместку Ким широко открыла рот, демонстрируя комок пережеванных хлопьев.
— Мне не верится, что тебе досталась эта работа, — сказала миссис Барнс, возвращаясь к столу.
На груди её форменной одежды красовалось большое мокрое пятно.
— Спасибо за вотум доверия! — смеясь сказала Майра.
— Не, я не то хотела сказать. Мне даже в голову не приходило, что миссис Котлер возьмет тебя… из-за меня. — Держа блюдце под чашкой, мать очень осторожно сделала ещё один глоток кофе. — Я ухаживала за ней, когда она в прошлом году лежала в больнице. О, какая это была заноза, сами знаете где.
— Где? — спросила Ким и разразилась хохотом.
— Миссис Котлер непривычно жаловалась или на больницу, или на меня. Что бы я не делала, ничто не устраивало её. Она даже вызвала доктора и заявила, что я ужасная сестра и пытаюсь убить ее. Можешь такое представить?
