— Тимоти, прекрати пинать Люси и есть ее кашу! — сказала Кармела.
— Нет!
Тимоти, толстый противный мальчишка лет семи от роду, по мнению Кармелы, совершенно не умел себя вести.
Чтобы досадить своей воспитательнице, он отвесил сестре Люси очередной пинок, и та расплакалась.
— Сейчас же перестаньте, слышите? — резко, повысила, голос Кармела, не сомневаясь, что ее слова не возымеют никакого эффекта. Она оказалась права.
В ответ Тимоти лишь поднял свою тарелку с овсянкой и нарочно опрокинул ее на скатерть.
Ко всему прочему младенец, разбуженный всхлипываниями Люси, тоже начал плакать в своей кроватке.
Кармела с тоской подумала, тяжело все-таки справляться с детьми пастора.
«Этого следовало ожидать, — размышляла она, и подобные мысли уже не в первый раз приходили ей на ум с тех пор, как она пришла в пасторский дом, — поскольку эти дети наверняка хуже всех детей в деревне, и взрослым с ними сложнее всего».
Чувствуя, что ей и сейчас не совладать с Тимоти, а Люси ни за что не заставить успокоиться, она подошла к детской кроватке и стала утешать малыша, покачивая его на руках.
Тут дверь открылась, и сама пасторша просунула голову в дверной проем:
— Неужели нельзя заставить детей замолчать? Ты же знаешь, пастор пишет завтрашнюю проповедь, — проворчала она.
— Простите, госпожа Купер, — извинилась Кармела.
Жена священника не стала дожидаться ответа, лишь-с силой захлопнула дверь.
Как только мать исчезла за дверью, Тимоти заорал во все горло, пытаясь перекричать сестру:
— Дай мне яйцо!
— Вы получите его после овсянки, — спокойно ответила Кармела, понимая, что сражается с ветряными мельницами.
И словно в подтверждение ее мыслям, стоило только девушке отойти от стола, Тимоти схватил подставку с яйцом (из тех, что были приготовлены для него, Люси и Кармелы), срезал верхушку и начал нетерпеливо поедать его.
Кармела с отчаянием сознавала всю тщетность своих попыток сговориться с этим мальчишкой.
Став нянькой в пасторском доме, она была почти уверена, что не поладит с Тимоти, несмотря на свой опыт и умение общаться с разными детьми.
Родители, должно быть, так же бессильны перед ним с самого появления его на свет. Они всякий раз потакали его выходкам и разрешали вести себя, как вздумается. В результате Тимоти, подобно кукушонку в чужом гнезде, отпихивая и отталкивая других детей в сторону, неизменно получал желаемое.
Иногда вечерами, ложась спать, Кармела чувствовала себя слишком утомленной и подолгу не засыпала. Она думала, что не смогла бы посвятить свою жизнь заботе о детях, подобных Тимоти. Она слишком явно сознавала неспособность оказать пусть малое, но положительное влияние на этого безобразника.
После смерти отца она вынуждена была искать себе хоть какую-то работу. И когда жена пастора, госпожа Купер, предложила ей место в своем доме, это показалось девушке лучшим решением всех проблем.
«По крайней мере, — говорила она себе, — я останусь среди знакомых мне людей, которых не буду бояться».
Она стойко сносила все удары судьбы, но признавалась себе, что страшится одиночества, выхода в чужой, враждебный ей мир, и больше всего — боится показаться неспособной к труду и мало знающей.
И хотя отец всегда считал Кармелу весьма образованной девушкой, этого оказалось совсем недостаточно, чтобы уметь самостоятельно зарабатывать, используя свои способности и полученное образование. Сам отец пытался обеспечивать семью, продавая свои картины, но они, к сожалению, не пользовались спросом.
Лишь изредка, если речь шла, например, о портрете местного сановника, отцу удавалось получить кое-какие деньги, которые казались Кармеле и ее матери огромной суммой. Но картины, особенно любимые отцом, получались, как правило, «слишком хорошими, чтобы их можно было купить за деньги».
Именно так мама однажды образно обрисовала ситуацию, и они с отцом долго смеялись над маминой шуткой.
Однако Кармела правильно угадывала подтекст, понимая, почему работы не находили отклика у традиционного покупателя.
Ей же самой картины отца казались изумительными. Когда она рассматривала его пейзажи — туман, поднимающийся над рекой на рассвете, или закат на фоне отдаленных холмов, — она ощущала, как оказывается в том мистическом мире, который существовал только для них с отцом.