Петр Васильевич выстрелил в пустое небо и положил ружье. Сказал:
— А теперь хоть по часам: через десять минут явится. Ручаюсь. Засекай.
Я кивнул, покосился на часы и занялся бутербродом. Такое уж у нас с Петром Васильевичем обыкновение — закусить перед охотой. И нездорово это, и бесполезно — все равно протрясемся, но привыкли.
А перед этим мы шли от станции — узкой пыльной дорогой с обильными следами прошедшего коровьего стада.
Потом свернули на тропинку, перешли поле и сели перекусить. В стороне за осинником угадывалась — по торчащим антеннам — деревня.
Сюда должен был прийти пес со странной кличкой Колбасник, чтобы помочь нам охотиться. «Гм, должно быть, большой любитель колбасы», — подумал я. И потребовал объяснения.
Оказывается, появился здесь Колбасник года три-четыре назад. Сначала он был толстопятым щенком, восторженным, ушастым и прилипчивым, как репей. От нечего делать (деревенские псы спят дни напролет) щенчишка бегал с приезжими охотниками на охоту, помогал ловить сбитых птиц. Его подкармливали.
Жил щенок у своего деревенского хозяина на хозрасчете: что добудешь, то и съешь. А тут — еда!.. Щенок стал шевелить мозгами. В первую свою осень он недурно гонял зайцев и подавал из воды убитых уток. Это было не трудно — зайцев расплодилось много, а утки держались по мелким речкам.
Следующую осень пес употребил на освоение охоты за полевой дичью — тетеревами и куропатками. А по слухам, в этом году осваивал высший класс работы — по бекасу, птице верткой, осторожной и малозапашистой.
Доходы его от «бессобашных» охотников (охота без собаки — пустое занятие) были нерегулярны, но объемисты. Огромный капитал, заключающийся в обглоданных костях и хлебных корках, закапывался предусмотрительным Колбасником в самых различных местах.
Он был умен и понимал, что охота — сезонное явление, щедрые охотники — благо скоро проходящее, а кости и сухари всегда могут пригодиться.
Псы-кладоискатели грабили работящего Колбасника, наскакивая на него. Поэтому он всегда ходил покусанный. Отношения его с охотниками были деловые — он искал дичь, плотно ел, прятал кости и провожал охотников на станцию.
Минуло десять минут и еще десять — Колбасник не шел. Петр Васильевич взволновался. Он крепко рассчитывал на содействие Колбасника, даже приготовил колбасу — подешевле.
Он поднялся, всматриваясь, крупный, пухлый мужчина в зеленом. Сложил лоснящиеся губки красной трубочкой и засвистел: фью, фью.
Полевые травы зашептались. Из-за реденького кустарника выглянул щетинистый зверь земляного цвета, вернее, цвета черного коврика, исшарканного грязными ногами.
Торчала лохматая голова с репьем на макушке.
— Бр-р! Ну и урод, — сказал я.
Пес, застенчиво извиваясь, подошел к нам. Он был в жилете из репьев и вместо одного хвоста носил три — один главный и два поменьше, короткими ответвлениями — и все репьястые.
Но я смотрел на голову странного пса. Она поразила меня величиной. Два мощных бугра, разделенных бороздкой, вздулись так высоко, что образовали подобие лба. А из-под него, из грязной щетины, светились прекрасные золотистые глаза.
— Сюда, сюда!
Петр Васильевич звал Колбасника. Пес прилег и пополз. Вот он рядом. Пересилив брезгливость, я протянул руку — погладить. Щетинистый взвизгнул и заскулил тоненько, умоляюще.
— Боится. Лупят его за охотничьи похождения, — пояснил Петр Васильевич. — Дома не сидит, бегает… Что поделаешь, любит колбасу.
Я почесал за грязным ухом Колбасника. Тот пискнул и обшлепал мою руку языком. Мне стало как-то неуютно. Пес поражал забитостью. Я решил — деловые его качества проявятся после охоты, при расчете. Будет ныть, клянчить.
…Колбасник прилип ко мне решительно и сразу.
— Но ты не задирай нос — он такой, всегда вязнет к незнакомым, — басил Петр Васильевич, поспешая за нами.
Шли мы где полем, где лесом — лысеющим, с огрубевшей травой. Взлетала серая птичья мелочь. Перепархивали дрозды.
Осенний дрозд — размером, вкусом — почти охотничья птица. Их приятно стрелять — мимоходом.
— Слышите, дрозды!
— К черту их! — сердито кричал Петр Васильевич. — Куда ты летишь?… Подожди, я запыхался.
И вдруг на березу сел один. Качается на ветке — почти дичь. Выстрелом его я срезал чисто, он не ворохнулся, упал. По лесу скакало эхо.
Я поднял дрозда и дал понюхать Колбаснику. Тот, вскидывая вывернутые кривые лапы, покатил в лес.
Ко мне подошел Петр Васильевич. Сказал презрительно:
— Поздравляю с полем. (Дрозд все же не дичь) Мы пошли под уклон в широко разбросившуюся долину речонки Коняги, забитую тальником, черемухой, осиной. Из нее неслись лай собаки и дроздиное чоканье.
— Ничего не понимаю, — буркнул Петр Васильевич.
Мы заторопились и увидели: под осиной, задрав морду, сидел Колбасник. На ветках — три дрозда-рябиновика. Они нервно чокали и рассматривали пса.
Петр Васильевич не удержался и тоже сбил одного. Убитая им птица не упала, а крутнулась на ветке, как гимнаст на турнике. И, повисев вниз головой, упала. Колбасник принес ее. Подбежал, бросил и вдруг вздернул усы, выставил ослепительные зубы и заулыбался, засмеялся безмолвно.
— Знаешь что? — сказал Петр Васильевич. — Ты действуешь на него разлагающе. На охоте должна быть железная дисциплина. — И — загремел: — А ну, вперед!.. Пошел вперед!.. Зарабатывай свою колбасу, черт тебя дери!
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
