Название новой книги протопресвитера Александра Шмемана может вызвать как минимум недоумение. «Литургия смерти и современная культура» — это непонятно и очень рискованно. Но я бы хотел предостеречь читателя от желания вступить в спор о названии, не открывая книги.
«Религия мертвых» остается значимой частью нашей культуры, даже если мы на это не обращаем внимания. В ХХI веке, как и две, и пять тысяч лет назад «религия мертвых» проникает во все традиции и обряды, связанные со смертью и поминовением усопших.
Это утверждение верно для самых разных стран, но связь с «религией мертвых» проявляется по-разному. Протопресвитер Александр Шмеман говорит об Америке 1970-х. Но и современная России не исключение. Самый яркий, но далеко не единственный, пример — мавзолей с телом Ленина, который спустя почти четверть века после падения коммунистического режима остается на Красной площади, и вряд ли в обозримом будущем тело Ленина будет предано земле. Мумия в центре Москвы остается важнейшим символом советского прошлого, материально соединяет с этим прошлым всех, живущих сегодня. Эта связь оказывается настолько значимой, что решение о захоронении становиться не просто политическим, а религиозно-политическим, и ни один из российских президентов пока не осмелился его принять.
Не стали исключением и церковные традиции погребения и поминовения усопших. «Религия мертвых» проникла в богослужебные чинопоследования и гимнографию в византийский период. В ранней Церкви не было никакого интереса к «загробной жизни». Уверенность первых христианских общин в полной победе над смертью выражалась в прошениях древней молитвы: «Сам, Господи, упокой души скончавшихся рабов Твоих в месте света, блаженства, мира, где нет никаких мук, скорбей и душевных страданий». Однако через несколько столетий в заупокойное богослужение пришло традиционное для нехристианского мира переживание смерти как трагедии: ««Придите, внуки Адама, увидим поверженного на земле отложившего все благолепие образа нашего, разрушенного во гробе гноем, червями, тьмою расточенного, землею покрываемого».
В чем здесь противоречие и насколько оно критично для Церкви? Это один из тех острых вопросов, которые протопресвитер Александр Шмеман ставить в своих лекциях, изданных под общим названием «Литургия смерти». Как и большинство выступлений и публикаций отца Александра, это не только научно-богословское исследование. Автор ставит проблему смерти в широкий контекст церковной культуры и христианского миропонимания, и одновременно жизни современного общества, раскрывая — ярко и парадоксально — тему смерти в постхристианской культуре.
Смерть притягивает и отталкивает. Она пугает и тревожит. От нее хочется спрятаться. Или хотя бы найти такое безопасное место, с которого мы сможем без тревоги и скорби смотреть на смерть ближних и, возможно, на свою собственную. Более всего надежд секуляристское общество связывает с медициной. Она победит смерть как она уже во многом победила старость. И трансгуманизм — как бы фантастически это ни звучало — уже обещает это сделать.
Говоря о секуляристском обществе, отец Александр определяет его через отношение к смерти — это в первую очередь «мировоззрение, жизненный опыт, способ видеть и, главное, проживать жизнь так, как будто она не имеет никакого отношения к смерти».
Казалось бы, совершенно иное отношение к смерти в Церкви. И надо сказать, что в церковных практиках постсоветской России «индустрия смерти» одна из главных. В нее вовлечены и прихожане, и захожане, и священники. Для приходов в больших городах это существенная статья дохода. Пожалуй, сегодня только епископы лично избавлены от диктата «индустрии смерти».
Вспомним, как происходит типичная встреча со смертью в православном храме. Утреннее богослужение уже закончилось. Храм пуст или почти пуст, вносят гроб с телом покойника. Священник, порой хмурый и уставший, отдает распоряжения, куда и как ставить гроб, крышку от него, цветы; где должен быть венчик, куда класть текст разрешительной молитвы; когда зажигать свечи… Семья, родственники и друзья усопшего ведут себя покорно, чаще всего растерянно толпятся у входа, жмутся к стенкам, чувствуя себя в храме крайне неуютно, но понимая, что отпевание неизбежно и его нужно как-то отстоять. Нужно отдать, пожертвовать этому непонятному ритуалу часть своего времени по дороге из морга на кладбище.
Собравшиеся в раме вокруг гроба не понимают и не стремятся понять заупокойное богослужение. Для большинства из них достаточно ритуала. Он должен быть совершен правильно, без особых сокращений, и тогда все в порядке. Это все равно, что отправить душу усопшего к реке Стикс и передать навлон Харону, который перевозит душу в царство мертвых.
Сам священник с такой ситуацией давно смирился. Он отпевает множество незнакомых ему людей, и теперь достаточно случайно, не по своей воле оказавшихся в храме, когда душа уже разлучилась с телом. В лучшем случае священник скажет слова напутствия и эмоционально подержит скорбящих. В худшем — попробует провести катехизацию, невольно смешивая веру Церкви и те бытовые традиции, которые относятся «религии мертвых».