Первая полоса
Сто лет одиночеству
ЭПОХА
Людмила ГЛАДКОВА, старший научный сотрудник ИМЛИ РАН
20 ноября нынешнего года исполняется 100 лет со дня смерти великого писателя, оставившего свой дом и скончавшегося в пути, на маленькой железнодорожной станции Астапово.
В начале ноября 1910 года мир был потрясён вестью об уходе Толстого, о причинах и смысле которого спорят до сих пор. А обыватель, изо дня в день читавший в газетах о том, что сказал, что сделал, что ел за завтраком писатель в Ясной Поляне, растерянно развёл руками.
В 1978 году, когда в стране широко праздновалась 150-летняя годовщина со дня рождения Л.Н. Толстого, в одном из «толстых» журналов было напечатано посвящённое уходу классика из Ясной Поляны стихотворение, в котором была примерно такая строка: «Встали полшестого – нету Льва Толстого…»
Для нашего современного общества это «нету Льва Толстого» прозвучало около двух десятков лет назад, на заре перестройки, когда русская классика рьяно выбрасывалась «деидеологизаторами» с корабля современности. Толстой, как и сто лет назад, никому не пришёлся ко двору.
Тем, кто сегодня с упоением набивает карманы и переживает медовый месяц обладания земными богатствами, Толстой не нужен, потому что он напоминает им о тщете богатства и говорит: «Стыдно!»
«Патриоты» припомнили писателю процитированную им фразу о том, что «патриотизм есть последнее прибежище негодяев», и на этом основании осудили его и отказались от него. А ведь речь здесь не о патриотизме, а о негодяях, использующих в своих целях законное для каждого человека чувство любви к Родине.
«Новые христиане» – комсомольцы, потерявшие свою организацию и толпой пришедшие в Церковь и воспринявшие её тоже прежде всего как организацию с внешним исполнением постановлений, припомнили, что Толстой был отлучён от Церкви, и на этом основании отвергли и художественное творчество Толстого, и публицистику, в которой он возвысил голос против лжи и зла бездумной цивилизации, обставляющей дорогу в неминуемую пропасть всеми мыслимыми удовольствиями, весельем и комфортом.
Вопрос об отлучении или отпадении Толстого от Церкви одновременно и простой, и сложный. Простой, потому что достаточно спросить себя: можно ли считать христианином человека, который написал, как Толстой в своём ответе Синоду, что он отвергает «непонятную троицу», Божественность Иисуса Христа, Таинство Евхаристии… И каждый человек ответит на поставленный вопрос в зависимости от того, в каком отношении к вере он сам находится. Вопрос этот сложный, потому что никому не ведомо, что происходит в человеке за мгновение до смерти, тем более в таком человеке, как Толстой, который всю жизнь честно и горячо искал истину и не был тем теплохладным, о ком Христос говорит:
«...знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тёпел, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр., 3:15, 16).
И нам сегодня нужно не обличать или восхвалять Толстого – он уже сто лет пребывает там, где для него всё решено, – а задуматься, нужен ли нам сегодня Толстой, актуальны ли вопросы, которые он поднимал в своём творчестве, способны ли мы сегодня «смеяться и плакать и полюблять жизнь», читая его произведения.
Сегодня часто авторы вместо литературоведческого анализа рьяно расставляют Толстого и других классиков русской литературы ошуюю и одесную, лихо судят о том, кто православный, а кто не православный (в отличие от духовных лиц, которые, как правило, взвешены в своих оценках). Да вот и недавно в «ЛГ» один автор походя заявляет: «Тютчев не был православным поэтом… Его, по правде сказать, трудно назвать верующим человеком». Так и вспоминаются слова Толстого о придворных дамах, которые считают, будто они вместе со своим положением получили «патент на богословие». Не знаю, какая нам предстоит кончина, а вот Тютчев умер, соборовавшись и причастившись, в мире с Богом и Церковью. Не претендуя здесь на анализ его поэзии, скажу только, что в ней присутствуют глубокие христианские переживания и евангельские аллюзии. Упомяну только одно, глубочайшее и любимое многими, в том числе и Львом Толстым, стихотворение «Silentium!» – в нём речь идёт о молитвенном молчании и содержится скрытая отсылка к началу первой главы Евангелия от Иоанна.
Многие современники писателя, не переставая быть православными, не отвергали Толстого. Не отказывалась от него и семья, в том числе сестра, монахиня Шамординского монастыря, к которой Толстой направился, покинув навсегда Ясную Поляну.
Своего друга Александру Андреевну Толстую писатель просил: «Я думаю, что у вас много друзей необращённых или оглашённых, причислите меня к ним по-старому».
А может быть, стоит прислушаться к мнению Ивана Сергеевича Аксакова, который отказался судить Толстого, сказав, что у того свои счёты с Богом? 9 июня 1885 года по поводу только что вышедших из печати двух рассказов Толстого – «Где любовь, там и Бог», «Упустишь огонь – не потушишь» Аксаков писал философу Николаю Николаевичу Страхову: «Вот такая проповедь его (Толстого. – Л.Г.) дело. Но чтобы воспринять благодать такой проповеди, нужно было уготовить почву душевную, просветить и прогреть душу такой искренностью, стать к святой истине в такие чистосердечные любовные отношения, тайна которых не подлежит нашему анализу, и которые ставят его, автора, вне суда нашего. Очевидно, у него свой контокоррент с Богом…»
