Вы бывали на проспекте Уэллса? Нет? А я бывал. Этот проспект построили недавно. Там есть семидесятиэтажный дом. В семидесятиэтажном доме на шестьдесят втором этаже живет наш одноклассник Володька Шестиногов.
Как-то раз Шестиногов пригласил меня и Гошу Сингапурова к себе.
— Только приходите ровно к семи, — предупредил нас Шестиногов, — я люблю точность. И на лифте подымайтесь на обыкновенном, который для всех.
— А что, разве у вас есть еще лифт, который не для всех? - заинтересовался Гоша Сингапуров.
— Есть.
— А для кого он?
— Эта тайна, которую я не имею права разглашать.
Мы с Гошей переглянулись. Володька любил делать из каждого пустяка тайну. И нам стало очень смешно. Но мы ничего не сказали Шестиногову и решили, что приедем точно к семи, придем ровно к семи, минута в минуту, чтобы уважить Володькину любовь к точности.
Без пяти семь мы уже стояли с Гошей у подъезда. Затем мы вошли, вертясь вместе со стеклянной дверью, в вестибюль и увидели сразу два лифта. Тот, который был неизвестно для кого, стоял справа от входа. На нем висело объявление: «Посторонних просим не пользоваться».
Гоша Сингапуров, как только увидел это объявление, так сразу зажегся.
— Поедем, Андрей, на этом лифте.
— Посторонних просят не пользоваться, — показал я на объявление.
— Просят? — усмехнулся Гоша.
— Да, — сказал я. — И при этом очень вежливо. Еще ни разу в жизни не видел такого вежливого объявления.
Но Гоша меня не слушал, Гоша повторял:
— Я вовсе не обязан выполнять те просьбы, которые мне не нравятся. И ты тоже не обязан. Поедем!
Он открыл дверь.
Только он ее открыл и мы сделали шаг, как дверь коварно закрылась, закрылась сама. В лифте все было не так, как полагается. Стояли стулья, а в углу даже маленький диванчик. Был и столик, как в парикмахерской. На столике лежали газеты и журналы, в том числе «Искатель».
— Не понимаю, — спросил я, — куда мы попали?
— Тут нечего и понимать, — ответил Гоша Сингапуров. — Вот, видишь, кнопка. Сейчас я ее нажму, и мы спокойно подымемся на шестьдесят второй этаж.
— Обожди. Не нажимай. Может, это совсем не лифт, а что-то другое.
— Лифт. Только новой конструкции.
— А зачем здесь диванчик и стол с журналами? В лифте журналы не читают, а стоят все с серьезными лицами и думают о том, чтобы поскорее подняться.
— Я все-таки нажму кнопку, — сказал Сингапуров.
Он слегка притронулся пальцем к кнопке, лифт дернулся, а затем стал мягко и плавно подниматься.
— А нам не попадет? — спросил я.
— За что?
— Посторонним ведь пользоваться нельзя.
— Даже в Европейской гостинице все пользуются, хотя там полно иностранцев.
Я не стал спорить, а стал ждать, когда лифт поднимет нас на шестьдесят второй этаж, где нас ждал Володька Шестиногов.
Лифт двигался. Прошло пять минут, десять, пятнадцать, а он все подымался и подымался, все выше и выше.
— Странно, — сказал я, — он давно бы должен остановиться, а он все двигается и двигается, словно в этом доме не семьдесят, а по крайней мере тысяча этажей.
— Тебе кажется, — возразил Гоша. — Пока все в порядке. Он еще не дошел до шестьдесят второго этажа.
— Давно уже прошел, — стал спорить я. Я взглянул на Гошино лицо. Оно было напряженное, словно Гоша сидел не на диванчике, а в зубоврачебном кресле.
— Да, — вдруг согласился Гоша. — Будем ждать.
Я сел на диван, сел и подумал, что сидеть гораздо лучше, чем стоять.
«Теперь понятно, — подумал я, — почему здесь стоит стол с газетами. Это лифт-читальня, специально для тех, кто не очень торопится подняться, а хочет поскорее узнать новости».
Я сказал об этом Гоше Сингапурову, но тот со мной не согласился:
— Лифт не может быть читальней. Это исключено.
Я не стал больше спорить и промолчал. Гоша Сингапуров тоже молчал. Так мы сидели молча на диванчике и ждали. А лифт беспрерывно двигался, подымаясь вверх и неся с собой нас, запертых как в клетке.
Прошло около часа, не меньше. Гоша посмотрел на часы, потом на меня, а затем уже на дверь лифта.
— Опаздываем, — сказал он очень печальным голосом. — Шестиногов, это известно всем, любит точность и опоздания нам не простит.
— По уважительной причине опаздываем, — сказал я. — По ошибке сели не в тот лифт.
— По чьей ошибке? — насторожился Гоша.
— Не важно по чьей. Важно только, что мы стали жертвой чьей-то ошибки. Я думаю, нас подвело объявление. Уж слишком оно вежливое. «Посторонних просим»… Если бы не это слово «просим», мы бы не сели. Верно?
— Точно, — сказал Гоша. — Объявление не должно просить, оно должно требовать, особенно когда опасно.
— Ты думаешь, мы находимся в опасном положении?
— Я не трус, чтобы так думать, — ответил Гоша.
Мы опять замолчали, прислушиваясь к безостановочному движению лифта, который давным-давно миновал все этажи и поднимался неизвестно где и по какой причине.
Молчали мы долго, потом я не вытерпел и спросил Гошу:
— Может, всего этого нет? Может, это только мне снится?
— Чокнутый, — возразил Гоша. — Не может тебе и мне сразу сниться один и тот же сон.
— А все-таки лучше, если бы это был сон, — продолжал настаивать я.
— Ты не умеешь глядеть в глаза правде, — сказал Гоша Сингапуров.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что мы столкнулись с загадкой, с неизвестностью. И надо вести себя мужественно, надо ждать, когда лифт остановится. Не может же он вечно двигаться!
