Лгунья

Однажды днем, во вторник, в Париже, я бросила своего мужа. Я встала, не дождавшись заказанного кофе, и оставила мужа в открытом кафе на улице Франсуа Премьер, и это после шестнадцати лет того, что все окружающие в один голос называли невероятно удачным браком.

До сих пор пытаюсь понять, почему я так поступила, и не могу. Вернее, не могу понять, почему выбрала именно этот момент, а не какой-нибудь другой. Хотя нет, это тоже не совсем правильное слово: я вообще не «выбирала». Все произошло само собой. День был необычный. Не знаю, что со мной творилось. Было ветрено. То ли от ветра, то ли из-за скрежета пластикового стула по тротуару кости моего черепа приобрели странную чувствительность. Это Тони выбрал кафе — один из salons de glace, где подают дорогие коктейли.

— Это подойдет? — спросил он. — Здесь? — и обмахнул сиденье своего стула носовым платком. — Погоди, не садись, я твой ещё не протер. — Но я все равно уселась, намеренно не посмотрев на стул, хотя была в белой юбке. Меня раздражало, что он суетится по пустякам. Мужчина не должен обращать внимание на такие мелочи. Я вот не обращаю. Значит, подразумевалось, что раз я не забочусь о мелочах, то делать это вынужден Тони, причем против своего желания, так? Странная чувствительность в голове перешла в тонкое, высокое жужжание, будто оса залетела в пустоту черепной коробки и не может найти выход.

— Что будешь пить? — спросил Тони.

Был июнь, по-моему. Май или июнь, точно не помню. Но холодно. Достаточно тепло, чтобы сидеть в открытом кафе, но и достаточно прохладно, чтобы выпить чего-нибудь горячего.

— Кофе, — сказала я.

Он читал меню. У него за спиной стояли в кадках растения с оранжевыми остроконечными цветками.

— Искусственные, — сказал Тони, оглянувшись.

— Разве? А, по-моему, нет, — и я дотронулась до цветка. Так хотелось, чтобы он был настоящим. Таким же живым и развратным, каким казался. Но Тони, разумеется, оказался прав: цветы были искусственными. Жужжание у меня в голове стало ещё громче.

— Что с тобой? — спросил он.

Я солгала:

— Кажется, здесь оса.

— Где?

— Не знаю.

Любая неопределенность приводила его в ярость.

— Ну и что, что оса?

— Не знаю, что-то со мной не то, — сказала я, прижимая пальцы к вискам. И тут подошел официант.

— Deux cafes[1], - сказал Тони, даже не взглянув на него. Мне пришлось улыбаться за двоих и делать все эти смиренные жесты, означавшие: «Мы англичане, мы тут в отпуске, пожалуйста, простите нам некоторую несуразность и поймите правильно мою беспокойную улыбку».

Официант улыбнулся в ответ. Он был очень молоденький, совсем мальчик.

— Д'аккор[2], - сказал он и протер стол.

Тони откинулся на стуле и шумно выдохнул воздух.

— Ну и ладненько, — сказал он. И все. Вот что с нами происходило. Отсутствие атмосферы. Все размолвки предыдущего дня, когда из-за моего неумения правильно прочесть карту мы заблудились в Нейи, были забыты. И по молчаливому обоюдному согласию мы никогда не терзали друг друга даже намеком не утоляющие нас ночные ритуалы, которые, при некотором недостатке природного воображения, у меня никак не вязались с любовью.

Я сидела, сложив руки на коленях, а жужжание в голове становилось все тоньше, все выше, и напоминало уже скулящий электрический вой. Я поднялась со стула. И почувствовала влажное пятно сзади на юбке.

— Ты куда? — спросил Тони, смущенный резким звуком моего упавшего на асфальт стула.

— В туалет.

Он указал на юбку.

— Ты на что-то села.

— Нет, — возразила я, мне надоело, что он всегда прав. — Это кровь.

Разумеется, это была вовсе не кровь. Сама не пойму, почему я так сказала. Наверное, чтобы смутить его. И это сработало: он занервничал. Вот последнее выражение его лица, запечатленное в моей памяти: смесь испуга и раздражения.

Он поднял мой стул.

— Хочешь, я с тобой схожу?

— Нет, что ты, ничего страшного, — меня смутила его доброта. — Просто мне надо в туалет.

Ведь я и в самом деле намеревалась только посидеть пару минут в тишине, отдышаться, немного подсушить юбку. Честное слово, ничего другого я не планировала. В зале кафе официант стоял за стойкой, втыкая в мороженое бумажные зонтики. Я сказала:

— Excusez moi, est-ce que vous avez des toilette?[3] — Я тогда говорила по-французски на уровне школьницы. Могла составить какой-то необходимый вопрос, но ответить на него мне удавалось лишь изредка. Официант указал на белую дверь в конце бара.

— Oui, Madame. Par la. La premiere a gauche.[4]

Я толкнула дверь. Передо мной открылся короткий, сумрачный коридор. На стене, помню, висел плакат. Реклама Корсики. Я подумала: здорово было бы махнуть на Корсику. Прямо сейчас. Сию минуту. На переднем плане фотографии дикие заросли розовых цветов покрывали развалины древних колонн: на Корсике не водилось искусственных растений.

Пока я стояла, погрузившись в столь неуместные и бессмысленные размышления, из дверей кухни вышел человек с выпирающим над брюками животом, крича что-то про двенадцать флейт[5]. Видите, как отчетливо я помню все детали? Сейчас я понимаю, что он говорил о хлебе, но тогда это показалось мне частью окружившей меня чуждой реальности, и я кивнула себе, будто именно этого подтверждения и ждала. Он распахнул дверь в конце коридора, она так и осталась качаться, не закрывшись. Свет с улицы упал на плакат. В проем двери я видела, как с автостоянки пытается выбраться машина. В коридор устремился холодный ветер. Кто-то крикнул из кухни: