Война закончилась, не принеся победы никому. Не было ни победителей, ни побежденных — только выжившие и те, кому выжить не удалось. Оставшиеся в живых приходили в себя, пытаясь отстроить разрушенные города и поселки. Земля, милосердная к своим самым неблагодарным детям, затягивала страшные раны желтыми одуванчиками и зелеными лопухами — огромными, вдвое и втрое выше прежних. Выжженные первыми страшными ударами города оказались отделены непроницаемым барьером — таким же, какой отделил все шахты с ядерными ракетами и хранилища атомных, водородных и нейтронных бомб, не позволив использовать их для «ударов возмездия». Барьер встал и на лабораториях с биологическим оружием, и на складах с оружием химическим — неизвестно, кем и как поставленный. Верующие говорили о милости Божьей и скором Страшном Суде, атеисты — о секретных проектах правительства или «мировой закулисы», уфологи ждали прибытия добрых и гуманных инопланетных братьев по разуму…
Не дождался никто — и ничего.
Люди оказались просто предоставлены самим себе.
А вот с миром вокруг них стало происходить что-то непонятное.
Вокруг городов, и больших, и маленьких, появились Пустоши. Кто первым их так окрестил, было неясно, но слово прижилось как-то сразу. Взрослым хода на Пустоши почти не было, разве что на самую окраину — пустынно-серую, словно выцветшую, с мертвой ломкой травой и серыми ручейками текучего, как вода, песка. Дальше этих ручейков пройти могли только дети — или сумасшедшие. Ценного в Пустошах не было ничего, и на них быстро махнули рукой — ну есть и есть. Чудовища там не водятся, добра не наживешь, так и Бог с ними.
Время в Пустошах шло очень странно.
Иногда даже казалось, что времени там просто нет. Вокруг шла самая обычная послевоенная жизнь — понемногу отстраивались разрушенные города и поселки, уцелевшие заводы перестали выпускать пушки и снаряды, перейдя на тракторы или грузовики, а по карточкам теперь были не только хлеб и крупа, но даже постное масло, сахар и изредка, по самым большим праздникам — сыр или вареная колбаса. Немного, по сто граммов на человека, но были! А в Пустошах можно было провести почти неделю — дольше не рисковал никто — и выйти чуть ли не в ту же минуту, что и вошел.
И еще в Пустоши как магнитом тянуло тех, кого творящиеся в мире странности задели чуть сильнее, чем остальных.
Подростков — лет от двенадцати до пятнадцати, не старше. Они находили друг друга безошибочно, словно без слов говоря: «Мы с тобой одной крови». Они не доверяли взрослым — в новом, изменившемся мире люди оставались людьми. А значит, все непонятное считали угрозой, если не могли употребить себе на пользу.
Постепенно на Пустошах сложилась своя компания — четверо мальчишек и одна девчонка. Остальных, если приходили, никто не гнал, но они, придя пару раз, выбирали более интересные занятия. А что может быть интересного в Пустоши? Трава да песок, да еще плывущие над серым миром облака самых причудливых форм.
То ли дело речка или лес!
А пятерым и Пустоши сгодились.
* * *
— Принес? — деловито спросил Данька.
Игорь молча кивнул и протянул ему веточку-рогульку.
— А подействует? — недоверчиво спросил Витька. — А то тетка каждый раз так орет, когда мы ее ведро берем, будто на нем потом дыры будут.
— Подействует, — Ветка, его сестра, осторожно погладила рогульку. — Я чувствую.
— Ну, тогда ладно, — Витька словам сестры верил. Ветка вообще многое могла почувствовать просто так, а уж если притронется — то все, наверняка. — Сейчас проверим или Серого подождем?
— Чего меня ждать? — Серый, как обычно, словно соткался из воздуха. — Тут я. Давайте попробуем, а то надоело каждый раз воду на себе таскать.
Данька взял палочку в руки и замер, закрыв глаза. Постоял несколько мгновений, открыл глаза — их затянула непроницаемо-черная пленка, из-за чего Игорь даже отшатнулся на мгновение, — и шагнул вперед, держа рогульку параллельно земле. Сделал еще шаг, другой — и уверенно пошел налево.
— Мы же там сто раз проверяли, — досадливо сказал Витька, — нет там ничего. Прах и пепел, как тетка говорит.
— Да тихо ты, — шепнул Серый, — не спугни. Важно ведь еще, кто ищет.
Ветка негромко заговорила, и Витька с трудом вспомнил эти слова. В книжке «По дорогам сказки» такие были. Давно, до войны еще. Когда были живы и мама, и отец, и бабушка с дедом.
— Воздух, вода, земля и огонь,
Ногу сломал необъезженный конь,
Жилы срастутся, смешается кровь,
Все, что потеряно, сыщется вновь!
Данька, чуть помедлив, повернул направо — и рогулька в его руках резко рванулась вверх.
— Здесь, — подтвердил Игорь. — Копать здесь.
По-русски он пока еще говорил не очень хорошо, хотя понимал все.
— Ты копать попробуешь? — спросил его Серый.
— У Игоря не так выйдет, — покачала головой Ветка, — лучше нам копать, и просто вручную. А то она уйти может.
— Да, — Игорь вежливо склонил голову, — она мочь уйти.
Серый кивнул и пошел за припрятанной лопатой.
Сначала песок был обычным, мертвым и сухим, и Витька уже разочарованно заворчал, но тут Данька радостно сказал:
— Смотрите, ребята!
Светло-серый песок потемнел и стал чуть влажным. Самую-самую чуточку.
