Лесная книга

Сыновья охотника Якова Тимофеевича Векшина, Семён и Георгий, семь лет учились в школе и жили в интернате в большом таёжном стойбище. И вот дети возвращались домой, плыли на лодке долблёнке. Старший сын, Семён, сидел на корме с рулевым веслом, а младший, Георгий погодок, стоял в лодке и ловко гнал её шестом вверх по течению. Старик-отец встречал пареньков на берегу реки Кипсия.

Ещё издали увидев лодку в излучине реки, Яков Тимофеевич подумал: «Семён-то, однако, не утруждает себя. Большой ведь, поздоровше Гошки, а за руль сел. Уезжал — ленивый был, и опять ленивый едет… Посмотреть надо, какой из него лесовик получится!»

Утлая лодочка, точно стрела, врезалась в песчаную косу. Яков Тимофеевич подхватил её за носовую часть и вытащил на берег вместе с детьми, с чемоданами и прочими пожитками.

Векшинский стан находится недалеко от берега. Большой деревянный дом с маленькими окнами стоит на высоком бугре, окружённый седыми елями, будто частоколом.

Расцеловав дорогих гостей, старый охотник в обе руки подхватил их вещи. Но Георгий тут же отобрал у него свой тяжёлый чемодан и пошёл рядом с отцом. Семён этого не сделал. Он пошёл к дому налегке, чуть отстал, сорвал придорожную метличку и стал разжёвывать её сладкий желтоватый корешок.

После того как дети хорошо поели, отдохнули, Яков Тимофеевич поставил на стол в переднем углу тарелку с кедровыми орехами, позвал к себе парней:

— Орехи вот. Ешьте. Давно не ели… Как, однако, вам наука далась? Как жить станете?

Старший сын, круглолицый голубоглазый холёный подросток, не спеша раскрыл свой чемодан, наполненный книгами, достал свидетельство об окончании школы-семилетки, подал его отцу и сел на лавку за столом, приняв независимую, самодовольную позу. Яков Тимофеевич, держа в одной руке бумагу, а другой растирая поясницу, подошёл к стене, снял с гвоздика очки с толстыми стёклами, приблизился к окну и стал внимательно читать документ, полученный Семёном.

— Так. Молодец! — сказал он, возвращая сыну свидетельство. — Все пятёрки. Похвалить можно. Однако как насчёт охоты? Насчёт рыбной ловли? Одному-то мне плохо ведь. Глаза тупые стали. В ушах словно труха наложена. Векшины испокон веков зверя бьют, птицу стреляют, рыбу ловят. А Семён что будет делать?

— Охоте и рыболовству нас, отец, не учили, — с достоинством ответил сын. — Школа даёт только общее образование. Политехнизация до нас ещё не дошла. Однако скоро введут. Уж ружья какие-то привезли, мишени, ниток много — сети вязать.

— Мудрёные слова у тебя, Семён. И куда теперь ты с этим, как говоришь, образованием?

Отец пристально из-под густых бровей посмотрел сыну в глаза.

— Отличникам учёбы везде дорога открыта, отец. Можно на счётную работу, можно в библиотеку, в красный чум.

— Тебе, выходит, надо жить в большом стойбище?

— Меня уже звали в охотколхоз, в правление. И в аймачную библиотеку приглашали.

— Приглашали, Семён? О, приглашали, так это всё равно что в гости, на почётное место. Ты им что сказал?

— С отцом, мол, надо посоветоваться, как так-то.

— Хорошо сказал, Семён, хорошо! Отцовский совет не путо, ноги не свяжет.

Старик прошёлся по избе, приосанился.

— А ты, Гошка? Давай твой документ.

— А зачем его казать? — глянув на брата не то с усмешкой, не то с издёвкой, сказал младший сын — вихрастый, веснушчатый, с бойкими карими глазами. — У меня пятёрок мало. Даже одна тройка затесалась.

— Зачем тройка? Пошто тройка? — Отец покачал головой.

— Отвечаю так, медленно, слова трудно подбираю. Язык у меня, что ли, толстый…

— Виноват ли тут язык? — заметил Семён. — Утром не успеешь продрать глаза — бежишь на лыжах. После уроков на катке кружаешь. Вечером-то опять в техническом кабинете. Оно и некогда было пятёрки получать.

— В пятёрках не самая цель. Я везде поспевал, — огрызнулся Георгий. — А ты вставал с книжкой и засыпал с книжкой. У тебя и в голове-то бумага. Пойдёшь на охоту, попадёшь под дождик — одни клочки от тебя останутся, как от промокашки.

Братья вскинули головы, как петухи, готовые кинуться в драку.

— Ладно, парни, — примиряюще сказал отец. — Для чего ссориться? Будем жить, будем глядеть.

Как и в прежние годы, во время школьных каникул старик Векшин не приневоливал своих детей к каким-либо занятиям. Он дал им полную волю. Пускай, дескать, пока отдохнут, наберутся сил, позреют, как брусника в бору, а затем уж пойдут в дело.

Семён целыми днями лежал с книгой в гамаке, растянутом между двумя елями за лужайкой, недалеко от дома. Под вечер, когда одолевали комары и мошка, он раскладывал возле гамака курево и дымом отгонял гнуса. В ненастную погоду валялся на кровати в избе и все читал, читал. Временами, отложив книгу, он отдавался мечтам. Весь мир, каким он представлял его по книгам, был у него точно на ладони: большой, огромный и понятный. И вот только окрестности вокруг отцовского охотничьего стана были для него действительно тайгой, тёмным лесом. Он знал, что влево от дома течёт речка Кипсия, вправо, километрах в пятнадцати, — её приток Виляй. На стыке этих рек, несущих воду на север, находится большое охотничье стойбище Глухариное. На юго-западе лежит цепь высоких Каменных гор, то белых, то синих — в зависимости от погоды. Главная жизнь, казалось Семёну, проходит за этими горами. Там и солнце-то не такое: оно намного больше, теплее, ласковее. Да и звезды совсем другие: здесь мелкие, как горошины, а там крупные, как лимоны, как апельсины. Там и люди — не чета здешним: они лучше, красивее, у них все хорошо, все прекрасно. А тут, в треугольнике между двумя реками и скалистым хребтом, люди какие-то неуклюжие, всё равно что медведи, и не знают они настоящего счастья, настоящей радости. И что это за жизнь? Раскусишь — так не малина, не морошка, а клюква.