Генри Слизар
ЛЕКАРСТВО
Перевела с английского Н. Кузнецова
- Не обманывайте меня, доктор, бога ради! Не надо больше лжи! Уже год, как я живу с этой ложью, я устала от нее...
Не отвечая, доктор Бернштейн прикрыл белую дверь, милосердно скрывшую от их глаз что-то покрытое простынями, возвышавшееся на больничной койке. Затем, взяв молодую женщину под руку, он повел ее по коридору.
- Да, вы правы, он при смерти,- проговорил Бернштейн.- И мы никогда не обманывали вас, миссис Хиллс. Всегда говорили вам чистую правду. Просто я полагал, что вы уже как-то смирились с этим.
- Так-то оно и было, но...
Они остановились у двери, ведущей в скромный кабинет доктора Бернштейна, и женщина высвободила локоть.
- ...но когда вы позвонили насчет этого вашего лекарства...
- Видите ли, миссис Хиллс, это совершенно необходимо. Речь идет о сенополине. Мы не даем его без согласия самого больного, а поскольку ваш супруг уже четвертый день в коматозном состоянии...
Бернштейн открыл дверь кабинета, жестом пригласив собеседницу пройти вперед. Миссис Хиллс остановилась в нерешительности, но затем вошла. Доктор уселся на свое место за столом, на котором в беспорядке валялись какие-то бумаги, и, сохраняя бесстрастное выражение лица, терпеливо ждал, пока она займет стул напротив. Он приподнял зачем-то телефонную трубку, затем водворил ее на место, поворошил бумаги на столе, потом соединил обе руки на пресс-папье.
- Сенополин - это очень серьезное средство,- проговорил он наконец.- Лично мне мало доводилось его применять. Вы, быть может, даже слышали отзывы об этом препарате. Они, я бы сказал, противоречивы...
- Нет,- прошептала она,- я ничего не знаю о нем. С тех пор, как это случилось с Энди, я вообще ни о чем другом не могу думать.
- В любом случае, вы - единственный человек в мире, который может решить, давать ли вашему супругу подобное лекарство. Как я уже говорил, действие его очень своеобразно. Но мистер Хиллс в таком состоянии, что уверяю вас, оно ему абсолютно не повредит.
- Но, надеюсь, и поможет?
- Вот здесь-то, - вздохнул Бернштейн, - и кроется противоречие.
* * *
- Ты плыви, плыви, моя лодочка! - мысленно напевал он, ощущая под своими пальцами прикосновение прохладной поверхности озера. Медленно, очень медленно двигалась лодка вдоль берега под сенью склонившихся над водой ивовых деревьев. Он мягко отвел руки Паулы, нежно касавшиеся его глаз, поцеловал ее теплые ладони и прижался к ним лицом. Когда же Энди открыл глаза, он с удивлением обнаружил, что это была вовсе не лодка. Он лежал в постели, то, что он принял за плеск волн озера, были капли дождя, стучавшего в оконное стекло, а ивовые деревья обернулись длинными тенями на стенах палаты. Единственное, что было настоящим, - это умиротворяющее прикосновение ладоней Паулы.
Энди взглянул на нее с улыбкой. :
- Удивительно! Подумать только! Минуту назад мне почудилось, что мы с тобой на Финджер-лейк. Помнишь тот вечер на озере? Ну, лодка еще дала течь. Я никогда не забуду твое лицо, когда ты увидела, что стало с твоим платьем.
- Энди, дорогой! Послушай! - тихо проговорила Паула. - Ты понимаешь, что произошло?
Он задумчиво провел рукой по волосам.
- Вроде бы недавно сюда заходил док Бернштейн. Или нет? Опять кололи или что-нибудь в этом роде?
- Лекарство тебе давали, Энди! Вот что! Неужели ты не помнишь? Новое чудесное лекарство. Сенополин! Тебе же говорил о нем доктор Бернштейн. Еще уверял, что стоит попробовать.
- Да, конечно, припоминаю.
Он сел на кровати. Это получилось само собой, привычно, вроде бы взять вот так сразу и сесть в постели было для него самым обычным делом. Энди взял сигарету с тумбочки, стоявшей около кровати, и закурил. И только машинально затянувшись, вдруг осознал, что последние восемь месяцев он был обречен на неподвижность. Быстрым движением Энди коснулся своих ребер, под его рукой была живая упругая плоть.
- А где же повязка? Черт побери! Куда девалась повязка?
- Они сняли ее, Энди, дорогой,- сквозь слезы твердила Паула.- О! Энди! Они сняли ее. Теперь тебе нет в ней никакой надобности. Ты здоров, совсем, совсем здоров! Это чудо!
- Чудо!
Она бросилась в его объятия. Они не касались друг друга ровно год с того самого времени, как произошла эта ужасная катастрофа. Травмы были тяжелейшие. Энди тогда только исполнилось двадцать два.
* * *
Через три дня его выписали из больницы. После восьми месяцев белого больничного безмолвия город ошеломил его веселой суетой и буйством красок. Казалось, в разгаре какой-то карнавал. В жизни своей Энди не ощущал ничего прекраснее, все его тело, каждый мускул рвались навстречу жизни. Напоследок Бернштейн напутствовал его кучей советов, но вопреки им уже через неделю Энди и Паулу можно было видеть в спортивных костюмах на теннисном корте.
Энди всегда увлекался теннисом, но некоторая неподвижность кисти и слабая игра у сетки не позволяли ему подняться выше среднего игрока-любителя. Сейчас же он, как черт, носился по корту - ни один мяч не пропустила его ловкая ракетка. Он сам изумлялся четкости своих сокрушительных ударов, своей невероятной игре.
