Ульяна Соболева
Легенды о проклятых. Обреченные. Книга третья
СЛОВО ОТ АВТОРА И ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ:
Это жестокая и страшная сказка. Все вы уже ее знаете, читали первые части. Но я хочу все же вернуться к предупреждениям.
Да, здесь нет ненормативной лексики, но здесь есть жестокость, самая настоящая, животная, первобытная жестокость. Под жестокостью я подразумеваю не жесть от главного героя по отношению к героине, а насилие над слабыми, как над женщинами, так и над мужчинами, кровопролитные бойни, казни, ритуалы и жертвоприношения, мистические жуткие явления и т. д. Подробных описаний нет, но все же подобные сцены присутствуют, и я бы обозначила их как 21+. Как и откровенные реалистичные сцены секса, иногда извращенного.
Жесток в целом весь мир псевдосредневековья, в котором разворачиваются события. И жесток он без преувеличения. Я предупредила если что.
Еще я бы хотела предупредить, что в данном произведении нет четкой сюжетной линии двух главных героев — здесь много линий, много героев, и все они связаны между собой, хотя, несомненно, линия Одейи и Рейна — ведущая во всей истории. Я хочу предупредить, что есть сцены фемслэша и отношения между двумя женщинами (второстепенными героинями). Хочу предупредить, что те, кто ждут на каждой странице секс, будут разочарованы, и, возможно, на книгу таких сцен будет всего ничего, хотя, мне кажется, данное произведение пропитано не только эротикой, а иногда и самой настоящей похотью как между главными героями, так и между второстепенными. Но опять же те, кто ждут истории, где всю книгу герои ищут место и способ заняться сексом и только об этом и думают, идите мимо — это не для вас, и секса будет мало. Чтоб потом не жаловались и не портили мне карму, как после "Непрощенной", где некоторым особам стало мало постельных сцен.
Ну, а те, кто любят мою страшную сказку, пристегивайтесь — мы полетели в снега Лассара и Валласа проливать кровь вместе с Рейном и страдать вместе с Одейей. В этой книге будет еще страшнее, еще больнее.
— Бади, трусливая задница, за огнем смотри, жир не застуди. Ночью мороз ударит, а жир застывает первым.
Следопыт Нант осклабился и пнул Бада в плечо кулаком, а потом попытался ущипнуть за круглую щеку указательным и средним пальцами.
— Вот сразу видно, что ты на кухне ошивался, пока тебя не вышвырнули Оду служить. Небось проворовался, да? Все запасы сжирал в крепости, а, Бади-и-и-толстая шкура? Надо было скормить тебя охранным псам, толку бы было больше.
— Да пошел ты. Умник выискался. Иди давай по дрова, да по сторонам оглядывайся. Гайлары выскочкам первым головы отгрызают.
Сказав это, Бад Уикс исподлобья посмотрел на следопыта и отшвырнул его руку в сторону.
Да ну их всех к Саанану. Он в лес так далеко не пойдет, пусть хоть трижды его трусом назовут. Мать говорила, в сумеречном баорды водятся, и тени бродят, когда луна из-за туч показывается. Пусть сами прутся — его забота за огнем присматривать и жрать им готовить.
— А-ха-ха-ха, насмешил. Гайлары? Вы это слышали? Ты, поди, дамаса перехлебал, Бади-и-и? А правду говорят, что это ты шеану Ланту после сожжения с костра вытаскивал? Может, и мясца ее горелого и печень тоже ты сожрал, м?
Бад, казалось, не слушал Нанта и помешивал тлеющие головешки в костре. Но его полная, чуть оттопыренная вперед верхняя губа слегка подрагивала, и видно было, что он нервничает, а то и злится. Кто знал Бада, удивился бы, потому что молодой стряпчий муху никогда не обидит, пауков боится и мышей и тут самому следопыту огрызнулся.
— Сожрал, конечно. А ты от зависти заживо гниешь, оттого такой тощий? Или тебя мама в детстве покормить забывала?
Нант зарычал, бросаясь на парня, который, хоть и был тучным, но даже стоя в полный рост не доставал следопыту до плеча.
— Зато тебя она отменно кормила, толстая свинья.
— Отстань от него, — сказал Шекс, поправляя широкий кожаный пояс на тулупе и вскидывая руку с топором на плечо, прядь засаленных и слипшихся седых волос выбилась из-под шапки на морщинистое, обветренное лицо главного следопыта Гарана, и он торопливо сунул ее под мех, — кто-то из местных, видать, мертвую плоть баордам продает, говорят они платят солнечными камнями за органы мадоров. Этот на такое не способен — кишка тонка, и мозги иначе работают.
— Нет, это он ее сожрал. Голодный был. Да, Бади? В армии плохо кормят, зима-сука всех косит: и людей, и зверей, а вот такие, как Бади, не пропадут — мертвечину жрать будут. Да, жирный?
— Заткнись. Отстань от него. Утром, думаю, деревню наконец-то найдем. Судя по карте, мы уже близко к Равану. Там продовольствием разживемся, весть в Лассар об эпидемии отправим и обратно пойдем. Люди нас ждут. Одна у них надежда, что мы дойдем, а вы тут друг друга сожрать готовы.
— Я слышал, в Раване можно и лошадьми разжиться, там еще их не сожрали. Такие вот, как этот…
Следопыты скрылись во мраке, а Бад прислонился к дереву и, оглядевшись по сторонам, флягу достал из-за пазухи, открутил холодными пальцами крышку, с наслаждением хлебнул огненной жидкости, поморщился, тряхнул головой и блаженно застонал. Алкоголь опалил вены, и тепло потекло по телу стряпчего цитадели Гаран, которую они покинули из-за наступивших холодов месяц назад, чтобы привезти провизии из Равана, куда приходили обозы с продовольствием. Самая северная крепость стала недоступна из-за занесенных снегом дорог и нескончаемых снежных ураганов. Люди умирали от чумы и голода, сходили с ума, теряя близких одного за другим. Над Гараном стоял вой обреченных на смерть или схоронивших свои семьи. Многие тогда в армию Ода ушли — воинов хотя бы кормят, по цитаделям провизию развозят и вещи теплые, когда совсем голодно, но только дозорным и солдатам. Бад потому и согласился стать пушечным мясом в услужении у Оды Первого — семья с голоду пухла. Сначала старшая сестра умерла, потом отец не вернулся с шахты, и тогда Бад в армию подался. Хотя, что греха таить, таскал он и зерно, и муку с лионской столовой, за это его оттуда и выгнали, но в дань памяти Уиксу-старшему, который еще с дедом лиона Фарна на охоту ходил, руки юноше не отрубили. Бад нести службу у границы с сумеречным лесом отправился. Только он оружие в руках отродясь не держал — ничего, кроме разделочного ножа и скалки для теста, когда матери помогал хлеб печь на продажу. Его в стряпчие определили — солдат кормить. По выходным Бади еду домой таскал для двух младших сестер и матери больной, она после смерти отца и старшей дочери сама не своя стала.
