Одна старуха так сильно нагрузила верблюда, что тот не смог подняться. Увидев это, она опустилась на колени и произнесла:
— Шейх Абдулкадир, подними, пожалуйста, моего верблюда!
Едва старуха закончила молитву, как верблюд поднатужился и встал на ноги.
— Мама, — обратилась к старухе ее дочь, — кем нам приходится шейх Абдулкадир?
— По-моему, никем, — ответила та. — Но это не имеет значения. Главное, что он хорошо поднимает верблюда.
Сомалийская сказка
Работая в большом исследовательском проекте Государственного Архива Российской Федерации по истории антисоветских выступлений в послесталинское время, прочитывая сотни случаев «антисоветских проявлений», я начала ощущать, что за разнообразными произносившимися тогда советскими людьми крамольными фразами и текстами кроется какое-то единое для всех, цельное и странноватое мироощущение[1]. Дальнейшие мои рассуждения являются не более чем попыткой собрать кусочки мозаики, предполагая изначальный узор. Анализировать мировоззренческие процессы можно при помощи самых разных оснований классификации, из множества схем выбирая ту, на которую лучше ложится данный фактический материал. Будь то борьба классов, разделенных отношением к средствам производства, сложившиеся исторически культурно-религиозные общности со специфическими способами реагирования, развернутые в гиперпространстве народных масс фрейдистские комплексы или что другое. Я нашла модель, в которую мой материал укладывался просто идеально. Без остатка, без натяжек.
Начнем с того, что крамола сопряжена с официальной пропагандой, они находятся в единой системе, подобно тому как богохульство и благочестие существуют в рамках одних и тех же религиозных представлений и никак иначе. Ведущая, формирующая роль здесь принадлежит стороне, утверждающей основы — религии, идеологии. Противная, вольнодумствующая сторона от нее зависит и, пытаясь опровергнуть, вынуждена следовать правилам игры противника. Таким образом, нам надо начинать с содержимого советской идеологической пропаганды. В свою очередь, как раз добавление к ней крамольных идей обрисовывает весь мыслительный круг и позволяет увидеть его пределы, ограниченный набор комбинаций, существующих в уме усредненного члена сообщества.
О мифологичности советской идеологии писали. При этом во многих случаях слово «миф» присутствовало скорее в значении, синонимичном «неправде». Например, демонстрация советского изобилия — миф, на самом деле магазины пустые. Нас же интересует миф в изначальном значении — лежащее в основе миропонимания предание, включающее в себя описание мира путем рассказа о его происхождении. Таинственным и пока, кажется, никем до конца не объясненным образом мифы разных эпох и народов строятся по сходным канонам. Советская идеологическая схема была не только очень ловким демагогическим враньем. На чистом вранье она бы долго не продержалась, и даже вряд ли смогла бы так убедительно утвердиться в умах на много десятилетий и на огромной территории. Марксизм русского извода являлся классическим мифом, выстроенным по всем правилам этого жанра и соответствовавшим архетипу. Придумал все это, конечно, никак не Карл Маркс и даже не Владимир Илиьч. Совершенно несообразно и несколько наивно положение, что «идеологию» изобрело некоторое злокозненное меньшинство народа и навязало ее большинству с целью удержания власти. Мне представляется, что советская мифология родилась в сложном взаимодействии пропаганды и воспринимающей ее аудитории, взаимно друг друга отражавших и живших в мире традиционных коллективных бессознательных представлений (уместно напомнить о преобладании сельского населения и очень низком образовательном уровне в пореволюционные десятилетия). Марксизм был переварен и трансформирован традиционным мышлением так же, как в свое время христианство вновь окрещенными языческими народами. При этом остававшиеся на поверхности словесные формулы о «классовой борьбе», «диктатуре пролетариата», Святой Троице или Воскресении приобретали столь мощную и системообразующую архаичную подкладку, что полностью меняли внутренний смысл. Собственно, как то, так и другое учения (при всей очевидной разнице их масштабов) и утвердились благодаря заложенной в них возможности соответствовать парадигме мифологического мышления. Предложение и спрос на идеи жили, так сказать, по законам ценообразования на свободном рынке, в результате чего и родилась советская картина мира, отрицавшая, кстати, право рынка на существование. И внутри этого мифа (или нося его внутри себя, что в итоге то же самое) находились все, от Политбюро до последнего труженика[2].
Нормальный миф обязан для начала повествовать о сотворении мира: творец из предвечного хаоса создает упорядоченный космос, дальнейшая история — это история борьбы сил порядка и хаоса. Советский акт творения — это конечно же Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая новую эру в истории человечества. До нее были мрак и несчастья, вокруг, за пределами ее воздействия — опять же мрак и страдания трудящихся. Описание буржуазного мира изобилует указаниями на его хаотичность: произвол и беззакония (сами законы несправедливы и следовательно беззаконны), бесправие, неуверенность в будущем, власть чистогана, стихия рынка, неравенство, своекорыстные капиталисты, уничтожающие продукты, тогда как бедняки голодают, трущобы. Напротив, социалистический лагерь подчеркнуто упорядочен. Общество, построенное в соответствии с открытыми Марксом законами, на строго научных основаниях, грандиозная идея плановой экономики, равные возможности для всех, народ сам творит историю, свойственная советскому человеку уверенность в завтрашнем дне, справедливые законы, пафос всевозможного упорядочения на всех уровнях: снос старых кривых переулков и строительство на их месте широких светлых проспектов, покорение природы с целью опять же наведения порядка — пусть реки текут регулярным, а не случайным образом, распределение всего между всеми поровну, вообще маниакальное выравнивание, ГОСТы, стандарты и классификаторы, единые образцы всего на свете… Не будем утруждать читателя, он и сам может продолжить примеры. Сюда же относится и фундаментальное советское требование коллективизма. Коллектив — организованная структура (партия, колхоз, профсоюз), противостоящая хаосу толпы единоличников. В общем, этакий идеал праздничного парада физкультурников, прекрасного именно своей предельной упорядоченностью, и все счастливы принадлежностью, причастностью к построению.
