А. БЕЛЯЕВ
Римлянин Кай из плебейского рода Муциев, прозванный Сцеволой (левшой), сжег свою правую руку на огне жертвенника перед этрусским царем Порсеной, которого хотел убить, но был схвачен. Видя такую неустрашимость, Порсена отпустил Кая и снял осаду с Рима.
Этот подвиг обессмертил имя Муция Сцеволы.
(Из истории древнего Рима.)
Свечей не зажигали; за окнами Петровского дворца ярко полыхало зарево горящей Москвы. Оно освещало половину лица Наполеона, неподвижно сидевшего возле письменного стола.
Адъютанты не узнавали своего императора. Куда девались его сверхчеловеческое самообладание, его молниеносная решительность? Великий Наполеон, человек без колебаний, казался растерявшимся. Вспышки былой энергии сменялись у него целыми часами апатии или тягостного раздумья. То он требовал от Франции подкреплений, писал Сенату грозные послания, приказывал заготовлять провиант в Варшаве, Смоленске, рассылал своих генералов наблюдать за русской армией и воевать с собственными войсками, разбредавшимися по Москве. То вдруг уходил в себя и погружался в мрачное раздумье. Иногда подолгу смотрел на портрет сына, присланный из Франции накануне Бородинского боя, словно желая узнать судьбу империй и короны..
Поздно вечером в нем вдруг вспыхнула былая энергия. Наполеон вызвал Даву и долго совещался с ним.. Адъютанты, стоявшие за дверью, слышали, как он возбужденно говорил Даву:
— Мы много потеряли людей? Ну, что же? Навербуем русских. Они хорошо умеют драться и их много. Я уже отдал приказ о вербовке.
— Да, но русские... — возразил Даву.
— Что-о? — воскликнул Наполеон, не терпевший возражений.
В это время явился один из адъютантов.
— А вот и вы! — И, обратившись к Даву, Наполеон сказал:
— Он нам сейчас расскажет, как идет вербовка русских.
— Ваше величество... — начал смущенно адъютант.
— К делу! Как идет вербовка?
— Москва пуста. Русские бегут из сел и деревень.
— Ловить, расстреливать за отказ!
— Да, но...
— Никаких но! Страхом и обещаниями можно заставить людей делать все!
— Да, государь, но что они делают?
— Что еще?..
— Наши вербовщики захватили в Москве нескольких крестьян, чтобы заставить сражаться в рядах наших войск... — начал адъютант.
— Ну, и?.. — нетерпеливо перебил Наполеон.
— . А чтобы они не бежали, им ставили на руку клейма.
— Подобно тому, как на заводах клеймят лошадей? — улыбнулся. Наполеон. — Глупо. И дальше?
— Один из крестьян спросил: что значит это клеймо? Ему ответили, что это знак того, что он теперь наполеоновский солдат. «Как! Я солдат Наполеона?!» воскликнул он, схватил топор, отрубил себе руку и, кинув ее к ногам присутствующих, сказал:
«— Нате, вам ваше клеймо!»
Наполеон быстро отступил на шаг — назад и даже посмотрел на пол, словно это к его ногам была брошена отрубленная рука, потом, чтобы скрыть свое волнение, круто повернулся, заложил руки назад и стал смотреть через окно на багровое небо.
Наступила зловещая пауза.
Чтобы смягчить впечатление от своего доклада, адъютант насмешливо промолвил:
— Тоже, нашелся лапотный Муций Сцевола!
— Как? —резко воскликнул Наполеон, повернувшись к адъютанту. И начал чеканить слова, как учитель перед бестолковым учеником:
— Этот безвестный мужик в лаптях, конечно, никогда не слыхал о Муции Сцеволе. Но в нем тот же дух. И если они все таковы, то это не смешно... («а страшно», хотел сказать Наполеон, но удержался.)
— Вы свободны! — почти крикнул он адъютанту.
Вербовка русских была —прекращена, а. с «лапотными Муциями» Наполеону еще пришлось встретиться, и они победили его.
