Начало
И я жива, когда ты медленно становишься землей -
Рассыпчатым прахом...
Я ночью вспоминаю то, что днем забыла.
Обман закрытых век мне строит хрупкие мосты.
И я поверю в ложь, и ты сквозь сон шагнешь,
И, может быть, подаришь мне цветы со свежей могилы..."
На деревьях едва показались светло-салатовые листочки, птицы весело щебетали, радуясь первому погожему деньку в начале апреля. То тут, то там на земле все еще виднелись островки грязно-бурого снега, не успевшего растаять окончательно, однако в воздухе присутствие весны невозможно было не заметить. Она пришла, прогнала унылую серость зимы, напоила город непередаваемым ароматом.
По мощеному тротуару старого кладбища медленно шла женщина в темном плаще. Стук ее каблуков эхом разносился по округе. Со спины ее можно было принять за девочку-подростка, невесть как оказавшуюся в солнечный день среди каменных монументов столичного некрополя, где покоились люди, внесшие свой вклад в историю Империи, о которой уже не помнит новое поколение.
Время пощадило женщину. Она не прибегала к новомодным косметическим процедурам, чтобы сохранить увядающую красоту. До сих пор на нее заглядывались мужчины, причем младше нее, а их спутницы ревниво утаскивали незадачливых поклонников в сторону, распускали грязные сплетни за спиной, завидовали ее успеху в личной жизни и карьере.
Ксения Метлицкая - известная телеведущая и светская львица обычно не показывала своих эмоций, на ее лице всегда была надета приветливая маска с легкой полуулыбкой, и лишь зеленые глаза всегда показывали, то, что она чувствует к своему собеседнику: уважение, презрение, сочувствие, веру и другие чувства. Но вот любовь и восхищение никто и никогда не видел. Вот уже тридцать два года.
Она остановилась около темного монолита из цельного мрамора, притронулась руками к витой ограде, охраняющий памятник от вандалов. По-прежнему смотрители кладбища следили за чистотой на могиле, ставили в темную урну свежие цветы. Красные гвоздики резко контрастировали с лаковой поверхностью черного мрамора, выглядели каплями крови.
И тут лицо "Мраморной Дианы", как ее называла светская хроника и желтая пресса, дрогнуло, на глазах появились слезы. Ксения судорожно принялась рыться в сумочке, извлекла оттуда пачку сигарет, зажигалку. Прикурила дрожащими руками, пытаясь унять неистово бьющееся сердце и душивший ком рыданий, рвущийся помимо стальной воли на свободу.
- Вадим, почему так? Ну почему он твой?! От Андрея в нем нет и следа. Нервные жесты, ухмылка, твой характер, твоя неприкаянность... Я не хочу потерять его так же, как и тебя! И что мне делать? Как сказать им? - обратилась она к тому, кто уже больше четверти века покоился в земле.
С обелиска на нее смотрел портрет мужчины с серьезными глазами, выглядывающими из-под мальчишеской челки. Он прижимал к себе гитару так, будто она была его женщиной, с которой он поклялся не расставаться в горе и радости. Ему было сорок, когда он ушел. Ей уже пятьдесят. Ее первый мужчина был старше на двадцать лет. Теперь она старше него уже на двенадцать. Странная арифметика запутанной судьбы, искореженной потерей жизни.
Ксения пребывала долгое время в прострации, не замечала ничего вокруг, была погружена в свои мысли, окунулась в события прошлого, которые клялась вычеркнуть из своей памяти, но раз за разом вспоминала, и не могла найти сил, чтобы забыть боль, безумную эйфорию и парализующее счастье, рождавшееся сквозь череду страданий.
Женщина пришла в себя, когда ее окружили какие-то люди, стали рассматривать могилу. Она вздрогнула, подавила раздражение, тихо отошла в сторону, позволив экскурсоводу развлечь праздных туристов, которые в сытой Европе понятия не имеют, кто такой Вадим Метлицкий и что он значил для поклонников. Что он значил для нее одной, не знал никто, да и не узнает. Уже поздно. Всё слишком поздно.
Ксения развернулась и пошла дальше по аллее, не замечая могил других великих людей прошлого, которые жили, любили и ненавидели, были известными актерами, писателями или политиками. Ей не было никакого дела до помпезных памятников, вышедших из мастерских скульпторов.
Женщина пришла в себя около небольшой часовни, раскрывшей свои двери для всех желающих обрести душевный покой. Ее белокаменные стены пугали, позолоченный купол казался воплощением назидания о земных грехах. В открытых дверях Ксения видела полумрак и неясное пламя восковых свечей, бросающих тени на лики неизвестных ей святых.
Запах ладана кружил голову, не позволял сделать шаг, зайти внутрь, спросить совета у того, в чьем существовании Ксения привыкла сомневаться всю свою жизнь. Она присела на кованую скамейку, зябко поежилась, обхватив плечи руками. Солнце не могло согреть душу, застывшую много лет назад.
- Почему вы не заходите? - прозвучал голос рядом с ней.
Женщина дернулась и увидела рядом с собой священника.
"Сколько ему? Лет тридцать? Мальчик, что же с тобой случилось, что ты решил служить тому, которому до тебя нет никакого дела?" - пронеслась мысль в голове. Ксения никогда не верила в Бога, считала, что не имеет на это права.
Батюшке было едва за тридцать: небольшая темная бородка, каштановые волосы, забранные на затылке в "хвост", симпатичное лицо. Ему бы в фильмах сниматься или владеть развлекательным бизнесом. Но первое впечатление рассеялось, едва Ксения посмотрела в его глаза: серые, внимательные, в них скользило сочувствие, сострадание, но не унизительная жалость. На Ксению никто и никогда так не смотрел. Но в мужчине не чувствовалась мягкость, наоборот, он был решителен, суров, проницателен и...