Трэвор Лоу резко распахнул дверцу машины. Проклятая жара! И зачем только он приехал в Италию! Колизей, термы, коридоры разрушенных Помпей — разве все это оправдывало жуткий перелет и невыносимую пыльную жару? Господи, ну почему так жарко — здесь же не Египет и не Африка!
Трэвор захлопнул машину и побрел к зеленым кустам, растущим у крутого склона. Ветерок — наконец-то! Он жадным ртом поймал струю свежего живительного воздуха. Все, с него хватит. Завтра он вылетает в Америку. Задерживаться здесь дольше не имеет смысла — врач изрядно заблуждался, отправляя его в Италию. Новые впечатления! Ну и где они, хотел бы он знать?!
Лоу вплотную подошел к краю обрыва, зацепившись штаниной о колючий кустарник. Он лениво подергал ногой, пытаясь освободить брюки. Не тут-то было — куст крепко вцепился в него стеблем-присоской. Трэвор наклонился и резким рывком дернул штанину. Кажется, порвал. Жаль, брюки были не из дешевых. Взгляд его скользнул вниз по обрыву. Да, высота немаленькая. Внезапно его глаза остановились на странном предмете, валяющемся внизу. Внушительные размеры. Интересно, что это может быть? Увы, Лоу не обладал хорошим зрением, поэтому на свой страх и риск он решился спуститься и взглянуть на любопытный предмет поближе.
Непрерывно ругая каменистую поверхность склона, спотыкаясь и сбивая лак на блестящих ботинках (которые его угораздило надеть именно сегодня), Трэвор приближался к заветной цели. Воистину, охота пуще неволи. А для него охота — такая редкость. Ну вот, почти спустился. Господи, Боже мой! Да это же женщина!
«И только синее, синее небо над нами…» — откуда, откуда взялась в ее гудящей голове эта заунывная строка? Она с трудом открыла глаза. Белые оконные рамы, белые занавески, белые стены, белая постель. Какое редкостное изобилие белого цвета. Наверное, люди, живущие здесь, большие его поклонники. Где она? Она совершенно не помнит, как оказалась в этой странной-престранной комнате. Как с похмелья. Но когда и где она напилась так, что не помнит, ни как ее сюда занесло, ни собственного имени. Имя… Кстати, а как ее зовут? И кто она вообще?!
Главное, не паниковать. Надо просто собраться с мыслями и успокоиться. Да с какими же мыслями ей собираться, если в голове крутится только «синее небо»? Не нужно впадать в истерику. А свойственно ли ей впадать в истерику? Что ей вообще свойственно? Провал. Огромный, простирающийся на всю сознательную и несознательную жизнь, провал в памяти. Ей стало невыносимо жутко. Как будто кто-то очень сильный сдавил железными клешнями сердце и не отпускает.
Она еще раз огляделась вокруг. В белой-белой комнате есть дверь. Значит надо встать и найти человека, который освежит ей утраченную по неизвестным причинам память. Она оторвала гудящую колоколом голову от подушки, а затем присела на кровати. Тело пронзила резкая вспышка боли, которая тут же стихла. Тело расслабилось после вспышки, превратившись в мягкую ватную подушку. Что с ней делали? Она скинула с себя ватное одеяло и опустила ноги на пол. Кто-то предусмотрительно поставил у кровати серые тапочки. В голову лезло какое-то определение, которое ей явно хотелось дать этим тапочкам. Вот оно: больничные. Конечно, больничные! Белая комната, в которой она оказалась, скорее всего, больница. Хотя бы чему-то найдено логичное объяснение. С ней что-то случилось, и кто-то доставил ее сюда. Может быть, родственники или друзья. А есть ли у нее родственники? Друзья-то, наверное, есть. Они бывают почти у всех. А родственники не у всех, что ли? Она почему-то думает, что нет.
Ну ничего, сейчас она все узнает. О себе, о родственниках, о друзьях. Главное, выйти из палаты и найти того, кто сможет объяснить, что же с ней все-таки произошло.
Она рывком подняла ватно-подушечное тело с кровати, на этот раз не испытав боли. Правда, ноги оказались не лучше, чем тело. Она почувствовала себя бочкой на тоненьких спичках. Опустила голову вниз, оглядев свою фигуру в белоснежной рубашке. Вроде, не толстая — значит, ноги слабые. Так, хватит. Надо выбираться из этого белого бреда. Она доплелась до двери, дернула ручку и чуть не полетела на пол — дверь открылась неожиданно легко. Белый тюлень в больничной рубашке выполз в коридор — мелькнуло в ее голове нелепое сравнение. А бывают ли тюлени белыми? Кажется, она никогда их не видела.
В коридоре суетливо сновали зеленые и медленно двигались белые люди. Белые — видимо, больные, зеленые — врачи, мысленно разделила их она. Подойдя к первому попавшемуся зеленому субъекту, она спросила хриплым (видимо, от долгого молчания), голосом:
— Скажите, с кем я могу поговорить? — Я ничего не помню…
Синие, приятные глаза девушки-врача и удивленное молчание в ответ.
Она вновь робко попыталась объяснить.
— Полный провал в памяти, понимаете? Я совершенно не помню, ни как я здесь оказалась, ни кто я такая. Даже имени своего не помню.
Кажется, синеглазая докторша начала понимать. Она закивала головой и что-то пролепетала. Господи, на каком языке она говорит? Это определенно не английский. Если я говорю на английском — значит, я англичанка. Или — американка. Только на каком языке говорит она?
