— Проходи, увидишь, — загадочно улыбнулась мать.
Я разулся и поспешил на кухню. За столом, заставленным нехитрой закуской, сидел… Я замер, раскрыв рот. В первое мгновение не смог ничего сказать… Я сразу узнал его. Он улыбнулся и встал мне навстречу, распахивая объятия:
— Ну здравствуй, сынок…
Я подошел к совершенно чужому человеку, но почему-то внутри проснулось неведомое чувство. Будто знал я его всю жизнь, будто родная кровь. Удивительно, но я его вдруг вспомнил.
Только раньше он был немного другим. Не поблескивали сединки на вьющихся, как у молодого Ильича, волосах. Меньше было морщин, и лицо было не такое худое. А вот очки были всегда. По работе ему никак без очков, писарь же.
Стоп! Откуда я знаю, что он журналист? Видно, знакомый образ помог пробудить глубины памяти реципиента. Да! Точно! Мой отец — акула пера. Все это пронеслось в моей голове за секунду, пока я подходил к нему.
Он сграбастал меня в объятия. Для мужика под пятьдесят отец выглядел слишком стройным. Даже худым. Но объятия по-мужски крепкие. Ростом батя оказался на полголовы ниже меня. Одет неброско, но опрятно.
— Ого — воскликнул он, чуть отстранясь от меня, держа за плечи и разглядывая. — Какой ты здоровый стал, Андрюха! Глазам не верю! Ты ли это?
— Ну ты бы еще лет через десять приехал, — вставила веское слово мать. — Совсем бы не узнал. На двух работах вкалывала, чтобы тянуть. Зато сейчас сынок работает. А ты явился, как всегда, на все готовенькое.
В голосе матери не было злобы, а лишь грустный упрек. Она тоже светилась и радовалась возвращению папаши. Хоть при мне и старалась это сильно не показывать.
— Прости, сынок, на пять лет вас бросил. Не по своей воле. Все расскажу. Но, черт побери, как же ты вымахал! — он снова меня обнял. — Садись, выпить не предлагаю, мал еще. Или можно по чуть-чуть? — хитрые серые глаза уставились на мать, а жилистая рука потянулась к бутылке "Беленькой", которая уже была наполовину пуста.
Мать нахмурилась и неодобрительно глянула на отца. Для нее я до сих пор был абсолютно непьющим юнцом. Даже сейчас она не заметила, что я немного подшофе после встречи с друзьями. Употреблял я нечасто. Пару-тройку раз в месяц, по случаю, и до сих пор как-то удавалось особо не афишировать это перед матерью.
— Да ладно тебе, Поля, — отец взял жену за руку. — Батя вернулся. Стопку можно. Уже в милиции работает, сама говорила. Совсем большой. А менты бывают либо честные, либо непьющие. Так что выбирай, кто у нас сын.
— Явился через столько лет! — продолжала упрекать мать, но делала это, скорее, по инерции, нежели по необходимости. — Где тебя носило? Я похоронила тебя уже давно. Вещи в комиссионку все твои сдала. Злая на тебя была. Ни письма, ни телеграммы за столько времени.
— Не мог я в город вернуться, сама знаешь, что крышка мне бы была. И писать боялся, чтобы вас не подставлять. Так и рассчитывал, чтобы забыли вы меня. Из жизни вычеркнули. Но все изменилось…
— Ладно, я спать, — мама покачала головой и чмокнула нас по очереди. — Вы еще посидите поговорите, но долго не засиживайтесь. Еще успеете наговориться. Вся жизнь впереди.
— Спокойной ночи, Полина, — отец подмигнул ей. — Сильно крепко не засыпай. Мы еще немного отпразднуем мое возвращение, и я скоро приду. Одеялком укрою.
Мать ушла в комнату, прикрыв на кухне за собой дверь, а отец, понизив голос, заговорщически продолжил:
— Слава богам и другим генсекам, что все благополучно разрешилось, и моя многострадальная тушка наконец очутилась в родных пенатах, чтобы спокойно лицезреть любимого сына. Фу-ух, сынок, еще не привык, что ты взрослый мужик… Ну, скажи что-нибудь!
— Почему ты не мог вернуться раньше? — я с любопытством разглядывал отца, пытаясь понять, что он за человек.
Мозолистые ладони и заскорузлые пальцы — явно не от журналистской работы. Одет в затертый спортивный костюм, который когда-то был синим, а сейчас выцвел и поблек. На алкаша или другого несознательного элемента он совсем похож не был. Скорее, на партизана или ссыльного, которому много лет приходилось жить в глуши и прятаться от властей.
Отец поморщился, в глазах его промелькнула злость. Но она быстро сменилась на хмельное радушие. Не мог он долго злиться при сыне:
— Чертов Гоша столько лет охотился на меня, а когда нашел, то почему-то вдруг предложил мировую. Не он сам, конечно, а его люди меня достали. Бывает же такое. Получается, зря я под Красноярском на таежной заимке комаров кормил? Остыла его вражда за лета.
— Гоша? — челюсть моя отвисла и не хотела вставать на место.
Отец, воспользовавшись моим замешательством, плеснул мне полстопки.
— Гоша Индия! — отец поднял свою стопку навстречу мне. — Скверный мужик и мстительный. Одноклассник мой. Всю жизнь по темной дорожке кривенькой путь держал. Зуб на меня точил. Я же Полину у него в старших классах увел, — отец с гордостью упомянул мать. — Но и я не промах. Когда он еще фарцовщиком зеленым был, я его дружинникам сдал. Потом Гоша валютой занимался, я уже в газете работал, так я про его тайные точки в криминальной хронике написал. Много у меня информаторов тогда было. После статьи точки эти все и накрыли, а Гоша выкрутился. Не сдали его посредники, побоялись. А я — я не боялся и продолжал воевать с ним. Уже потом, когда он совсем развернулся, я про его подпольный катран статейку накидал, пять лет назад это было. Скандал был тогда знатный. Главный редактор в отпуске был, и я вместо него газетой местной рулил. Не упустил момент. Сам свой материал выпустил в печать. Что тогда началось!
