Куропаты. Следствие продолжается
Авторы: Евгений Григорьевич Горелик / Валерий Васильевич Соболев
Жанры: Публицистика, История
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 72 страницы. У нас нет данных о годе издания книги.
Уважаемый Читатель! В Ваших руках книга, которая вряд ли годится для легкого чтения. Не исключено, что ознакомление с ее печальными страницами потребует мучительной работы души и сердца. Тем, кто не готов к такой работе, кто устал от разоблачений и «белых пятен», советуем отложить книгу в сторону. Мы расскажем о следствии, о допросах и экспертизах, о нелегком поиске ответов на мучительные вопросы: «кого убили?» Вас ждет предельно точный, откровенный рассказ о горьких событиях нашей истории, забыть которые мы не вправе, если только не хотим, чтобы это когда-нибудь повторилось. В книге использованы материалы из уголовного дела по расследованию Прокуратурой БССР массовых расстрелов советских граждан в 30-е годы под Минском.
Читать онлайн Куропаты. Следствие продолжается
Г. Тарнавский, В. Соболев, Е. Горелик
КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
В данном электронном издании использована информация с сайта «Библиотека „Катынь“»
http://www.katyn-books.ru/library/kuropaty-sledstvie-prodolzhaetsa.html
Вместо предисловия, или о чем поведала домовая книга
В довоенном Минске все было в центре города, если смотреть на него глазами сегодняшнего жителя. А уж этот дом, на первый взгляд серьезный, чопорный, но в то же время какой-то легкомысленный — с ажурными решетками балконов, с витиеватой лепкой и свирепыми масками мифических героев — и вовсе стоял на пересечении главных житейских путей. Отсюда, с перекрестка улиц К. Маркса и В. И. Ленина, за две минуты можно было дойти до ЦК партии и комсомола, за пять — до Дома правительства и всего за три минуты — до здания НКВД, которое располагалось чуть-чуть в стороне, но и строго между ними. Фасад его украшали благостные силуэты двух богинь — Совести и Правосудия, дарящих людям мир и спокойствие. Фемида, как принято, держала в одной руке меч, в другой — весы. Глаза ее закрывала повязка. При взгляде на это произведение неизвестного ваятеля у любого минчанина или гостя города сразу же развеивались всякие сомнения, где именно торжествуют Закон и Справедливость.
Может, случайно, а может, по аналогии с популярной гостиницей, дом на перекрестке называли «Вторым Советским», и жили в нем люди преимущественно известные, ответственные — руководители республики, наркомы, видные ученые и общественные деятели, иностранные граждане, искавшие в нашей стране защиты от преследований за коммунистические убеждения. Сейчас на стенах домика тесно от мемориальных досок — Ф. Э. Дзержинскому, П. К. Пономаренко, А. Г. Червякову — одному из организаторов Советской Белоруссии, председателю ЦИК БССР, Н. М. Никольскому — известному историку и этнографу, академику АН БССР, лауреатам Ленинской премии поэту П. У. Бровке и академику ВАСХНИЛ М. Е. Мацепуро. Не исключено, что вскоре появятся доски и многим другим достойным людям, в чью честь, правда, до последнего времени не принято было устанавливать памятные знаки.
Сходство с гостиницей в те годы придавало дому и то грустное обстоятельство, что жильцы в нем, как правило, надолго не задерживались. Некоторые квартиры освобождались и заселялись по четыре-пять раз в год, а следы их недавних хозяев, дойдя за три минуты до здания НКВД, внезапно обрывались, чаще всего — навсегда.
…На столе перед нами желтая, с подтеками и чернильными пятнами, изрядно потрепанная «Домовая книга для прописки граждан, проживающих в доме номер 38/23». Первая запись в ней учинена в октябре 1931 года, последняя — в январе 1941-го.
Десятилетие, вместившее сотни «прописок» и «выписок», сотни человеческих судеб, чаще всего — трагических. Почти полвека книга бережно сохранялась в семье Александра Осиповича Хоревича, одного из немногих старожилов привилегированного дома. В заполнявшейся при прописке графе «род занятий, должность и место работы…» о нем записано так: «уборщик 2-го Дома Советов».
Должность эта, как выяснилось, включала в себя несколько профессий. Александр Осипович был дворником и сторожем, истопником и грузчиком, столяром и слесарем-сантехником. Словом, на любую просьбу жильцов А. Хоревич, которого они ласково называли Хоревчик, откликался быстро и охотно, заслужив прочную репутацию мастера на все руки и одновременно доброго, отзывчивого человека.
К середине 30-х Александр Осипович поневоле освоил еще одну профессию — понятого. Рассказывая нам об этом времени, его сын, Виктор Александрович, как о чем-то обыденном, привычном упомянул, что почти каждую ночь его, тогда пятиклассника, будил по ночам громкий, требовательный стук в окно или дверь. Отец подхватывался с постели, торопливо одевался и уходил вместе с дядями в штатском или в форме НКВД.
Возвращался он, как правило, утром, ходил мрачный, подавленный, угрюмо молчал, а на расспросы матери и Виктора отвечал с несвойственной ему резкостью: «Придержите язык за зубами». Но к вечеру отцовская тайна постепенно раскрывалась и кто-то из пацанов-приятелей шептал Виктору на ушко: «Из шестой квартиры арестовали дядю Николая. Польским шпионом оказался…»
С каждым днем «шпионов» и «террористов» в доме становилось все больше, к внезапным арестам почти привыкли, и после очередного ночного визита энкаведешников стал обыденным такой разговор между мальчишками: «Вчера забрали Юркиного батьку. Опять седьмую квартиру опечатали».
…По улицам изувеченного бомбежками Минска еще шли торжественным маршем орущие колонны гитлеровцев, а к «дому с излишествами» уже подкатило несколько легковых автомашин. Будущие отцы оккупированного города присматривали себе подходящее гнездо. Они внимательно обследовали пострадавшие во время обстрелов квартиры, велели немедленно начать ремонт, а немногим семьям, перебравшимся на первый этаж и в подвал, приказали в двадцать четыре часа освободить помещения.
Александр Осипович быстро собрал свой небогатый скарб в легкий сундучок, положил на дно домовую книгу с дорогими его памяти именами и отправился с женой и сыном в пригород, где накануне присмотрел свободную комнату в продуваемом насквозь дощатом бараке. Все тяжкие годы оккупации и затем почти тридцать послевоенных лет — до самых последних дней своих — берег А. О. Хоревич книгу как дорогую реликвию, как документ, который (он верил в это) когда-нибудь пригодится, заговорит.
