Культура и общественный прогресс
Понять эту взаимосвязь социологи и политологи пытались еще в 50—60-е годы XX века, когда самой популярной концепцией социального развития была теория модернизации. В послевоенный период мир настолько быстро менялся, что ученым казалось — стоит только отсталой стране, сколь бы далеко географически и культурно она ни находилась от ареала западных ценностей, встать на путь развития рыночной экономики и построения правового государства, и она неизбежно обретет необходимые ей качества современного общества. Социальная мысль того времени вполне искренне жила иллюзией, что весь мир рано или поздно станет единым, универсально обустроенным. Не случайно теория модернизации и теория вестернизации в тот период принципиально не различались.
Однако уже в 70—80-е годы выяснилось, что модернизация отсталых стран была далека от единой модели, а общественный прогресс отнюдь не гарантирован всем. Отставание большинства слаборазвитых стран от Запада лишь усиливалось, хотя некоторые из них добились при этом поразительных успехов.
Так—помогает или мешает культура общественному прогрессу? И если мешает, то поддается ли она изменению?
Революционные потрясения 90-х годов вновь актуализировали эту проблему и заставили ученых по-новому посмотреть на процессы социальной трансформации. Учитывая, что даже принадлежность к западному миру не гарантирует его странам прежней спокойной жизни в условиях развивающейся глобализации, поскольку именно она предлагает сегодня свои «правила игры» и соответствующие ценности. А из нашего лексикона исчезли такие словосочетания, как «третий мир», «социалистический» и «капиталистический» путь развития, и мы стали употреблять совершенно другие термины: «символический капитал», «столкновение цивилизаций», «конец истории» и так далее.
Буквально все страны вынуждены в наши дни перестраиваться, чтобы быть успешными, реагируя на вызовы глобального мира.И,собственно,поэтому перед исследователями столь остро встает вопрос о зависимости общественного прогресса от исторического прошлого и культурного наследия стран. Который звучит скорее как настойчивое утверждение,нежели вопрошание: культура имеет значение!
Следовательно, и нам необходимо понимание того, как культура действительно «работает» сегодня.
Подобная исследовательская задача — непроста и нетривиальна.
Несколько лет назад Гарвардская академия международных и региональных исследований инициировала грандиозный проект под руководством известного американского социолога и эксперта Московской школы политических исследований Лоуренса Харрисона по интерпретации культурного фактора в экономическом и политическом развитии стран мира.
Изданная под редакцией Л.Харрисона и С.Хантингтона два года назад книга «Культура имеет значение» вобрала в себя большую часть новых идей и материалов этого проекта. Трудно удивить чем-то особенным сегодняшнего читателя, но именно этой книге было суждено стать научным бестселлером. Под одной обложкой в ней встретились «звезды» социальной, политической и экономической мысли. Их идеи — провоцирующие, а их вклад в развитие современной социальной мысли трудно переоценить.
Как пишет один из ее авторов: «Хотя культурная трансформация неизбежна, наша задача отнюдь не в том, чтобы изменить саму культуру. Цель в том, чтобы создать условия, способствующие формированию “конкурентных” компаний, ибо они выступают главными двигателями экономического роста и, в конечном счете, социального прогресса». (С.Линдсей)
Предлагаемая русскому читателю, эта книга (из-за большого объема из нее были исключены при подготовке к изданию несколько специальных текстов по этнической и гендерной проблематике) дает ясное представление о том, что такое культура и каким образом она влияет на современное общественное и экономическое развитие.
Александр Согомонов
Самюэль Хантингтон
Предисловие
Культуры — это серьезно
Просматривая в начале 1990-х годов экономическую статистику Ганы и Южной Кореи тридцатилетней давности, я был поражен сходством показателей этих стран. Они были близки по распределению валового национального продукта на душу населения, имели похожую отраслевую структуру экономики и жили в основном за счет сырьевого экспорта (хотя Южная Корея уже тогда начала вывозить готовую продукцию). Объемы экономической помощи, оказываемой обеим странам, тоже были примерно равными. Через три десятилетия Южная Корея превратилась в индустриального гиганта. Она имела собственные многонациональные корпорации, широко экспортировала автомобили, электронику и другие высокотехнологичные товары, по показателю среднедушевого дохода почти сравнялась с Грецией и занимала четырнадцатое место в общемировом экономическом рейтинге. Более того, эта страна заметно преуспела в консолидации демократических институтов. В Гане же, где доход на душу населения составлял лишь одну пятнадцатую южнокорейского, не наблюдалось ничего похожего. Каким образом можно объяснить столь резкие перепады в развитии? Несомненно, здесь сыграли свою роль многие факторы, но, как мне представляется, прежде всего дело объяснялось культурными различиями. Южнокорейцы ценили бережливость, умелое вкладывание денег, образование, организацию и дисциплину. У жителей Ганы были другие ценности. Иначе говоря, культуры — это серьезно.