Кто там?

Кедров вернулся к жизни. Это случилось вечером в пятницу… Старший врач клиники предложил ему автомашину, но Кедров отказался. Ему было приятно сознание своей свободы и он искал поводов, чтобы испытать ее.

Шесть лет назад они поссорились, Кедров и человек, заменивший ему отца. Ссора была серьезной, и Кедров поставил на карту все. Недоучившись на физфаке, он уехал с геологической партией.

Шесть лет — годы, которые могли быть посвящены любимой науке… В душе Кедрова, со временем возмужавшего, поселилось горькое сожаление.

…Как это часто бывает, несчастье их примирило. Во время испытательного взрыва при разработке нового месторождения Кедрова тяжело контузило. Его отправили в Москву и поместили в одну из клиник. Жизнь ему удалось спасти, но выздоровление шло медленно, несмотря на старания врачей и обстановку строгого режима. Теперь он, наконец, здоров, предоставлен самому себе, и теперь никто не в праве совершить над ним насилие.

— Я пойду пешком, — сказал он врачу и протянул ему руку.

На улице была полу-зима, полу-весна. Утром шел снег, а теперь дождь. Кедров поднял воротник и смешался с толпой прохожих. Он шел не спеша, и люди обгоняли его. Люди на московских улицах уже давно привыкли ходить быстро, и Кедров это хорошо помнил. За шесть лет люди на улицах не изменились, но сами улицы стали иными — широкими, с множеством новых домов.

Возле высокого здания Кедров остановился, и теперь людской поток обтекал его. Близко прошла девушка, по-видимому, студентка. Кедров долго следил за ней глазами, пока она не потерялась. Ему пришла в голову мысль — сколько тысяч километров прошла эта быстрая девушка за шесть лет?..

В клинике его часто посещал дядя и разговаривал с ним попросту. Он рассказывал о незначительных семейных событиях, делился впечатлениями от последних прочитанных книг, словом, вел себя так, будто ничего не изменилось и не было ссоры. Только об одном дядюшка не говорил — о своей работе в науке, столь притягательной для племянника, о которой тот когда-то мечтал, как о смысле и цели своей жизни.

И племянник понимал дядюшку, его чуткое стремление не задеть, обойти больное место. Старому ученому удалось как будто прочитать тревожные мысли Кедрова: сумеет ли тот после шести лет скитаний занять свое место в физической лаборатории? Ведь шесть лет в наше время — это век в науке…

Кедров остановился у подъезда и отступил на шаг — тот ли это дом, где прошла вся его жизнь? Ему ли не узнать! И этот подъезд, и эти окна… Вот здесь, на первом этаже — комнаты дядюшки, а в углу — большое окно его собственной комнаты. А дальше длинный коридор, а еще дальше — лестница во второй этаж, ведущая в лабораторию института. Давно забытое, ничем не омраченное чувство радости мгновенно охватило его. Он шагнул к парадному и позвонил. Дверь отворилась.

— А, Сашок…

Дядюшка сделал вид, будто Сашок покинул этот дом сегодня утром и теперь возвращался, как всегда. Эта милая искусственность старика возвратила Кедрова к действительности и смыла радость.

Он вошел и в нерешительности остановился. Хозяин провожал гостей, по-видимому, группу своих учеников. До Кедрова донеслись обрывки фразы:

— …Синапсы…нейроны… Все дело в том, чтобы сконструировать точную модель мозга.

Кедров с жадным любопытством глядел на этих людей. Все они казались ему очень юными, жизнедеятельными. О синапсах и нейронах говорил высокий молодой человек с черными вьющимися волосами.

— Синапсы, нейроны, — мысленно повторил Кедров. Он подумал о том, что шесть лет назад биологи никогда не заходили в физическую лабораторию его дядюшки.

…За накрытым столом все было привычным — и старомодный розовый абажур, скрадывающий свет, и скатерть, показавшаяся Кедрову знакомой, и лицо тетушки, которая старалась не волноваться, и, разумеется, дядя.

— Нет, нет, не проси, Сашок, — говорил он племяннику. — Я вижу по твоим глазам. Не терпится взглянуть на лабораторию, а? Ну, ничего. Завтра с утра, а сегодня — спать и спать.

Кедров пожал плечами. Он ни о чем не собирался просить. К чему торопиться? Он хорошо представлял себе, как трудно будет начинать ему все снова.

…В постели он ворочался с бока на бок. Синапсы, нейроны, девушка, которая шагает шесть лет, дядя… Все это вот-вот должно было перепутаться, если бы пришел сон. Но сон не приходил.

Почему дядюшка хотел показать ему лабораторию завтра? Почему завтра, а не сегодня? Опять его оберегают, как больного, советуют, диктуют…

Нет, он посмотрит лабораторию не завтра, а сегодня, немедленно посмотрит сам. Раньше он всегда мог когда угодно входить туда. А теперь?

Кедров осторожно поднялся с постели…

Когда он вошел в лабораторию, его охватило щемящее чувство — вставали образы прошлого, навевая тоску…И тогда были вот эти ниши, словно нарочно приспособленные для гигантских электронных ламп. Рядом стояли огромные ящики счетных машин. Теперь нет всех этих колоссов, и ниши кажутся опустевшими — там стоят изящные столики со скромными приборами, похожими на обыкновенные радиоприемники. А вот и счетчик Гейгера — старый друг, безмолвный спутник его долгих исканий в глубинах микромира. И Кедрову уже приятно, что комнаты лаборатории кажутся знакомыми, приятно само удивление тому, что видят его глаза.