Кто сказал, что я убит?

С Диомидом Игнатьевичем Новиковым я познакомился при обстоятельствах необычных.

— Ведут нарушителя, — сказал начальник заставы, опуская трубку телефона.

Нарушителя? Вот удача! Мне очень хотелось увидеть живого нарушителя. Я мечтал об этом, собираясь сюда, на южную границу. Но странно: лицо у начальника заставы совсем не веселое, скорее смущенное. Почему? Ведь поимка нарушителя — большое, радостное событие. А тут…

— Для вас, товарищ корреспондент, ничего интересного нет, — нехотя произнес начальник.

— Не понимаю.

— Э… Впрочем, сами посмотрите.

Он махнул рукой и вышел.

Я сидел в канцелярии заставы, смотрел в окно на мокнущий под дождем грузовик, разглядывал карту участка заставы, висящую на стене, листал старый журнал и терялся в догадках. Появился старшина с бидоном и начал заправлять лампы. Я спросил его, скоро ли приведут нарушителя. Старшина фыркнул и чуть не пролил керосин.

Темнело. Я прилег на диване и задремал. Очнулся я от грохота каблуков. То дежурный сержант сбежал с веранды навстречу кому-то.

Вскоре в комнате стало шумно, тесно, тусклый свет лампы затянуло табачным дымом. В центре группы офицеров стоял худощавый человек в ватнике и высоких порыжевших сапогах.

— Ну, кто сказал, что я убит? — донеслось до меня. С этими словами незнакомец постучал о пол палкой и усмехнулся.

За моей спиной громко задышал старшина и проговорил:

— Поговорка у него такая…

Я оглянулся. Старшина глядел на диковинного пришельца с жадностью, с восторгом.

— Товарищ корреспондент, — сказал начальник заставы. — Познакомьтесь с нарушителем.

Я онемел. А незнакомец крепко, отрывисто пожал мне руку. Задорные искры прыгали в его голубых глазах.

— Нарушитель, — кивнул он. — Правильно. Меня знаете, где надо было задержать? — Он поднял палку и упер острый конец в карту. — Вон где! А они меня сюда пропустили, чуть ли не к самой заставе. Эх, Василий Романыч, — обратился он к начальнику, седоусому капитану, — как же так можно! Кабанью лощину без прикрытия оставил.

— Виноват, товарищ подполковник.

— А наряд правильно действовал, — продолжал тот. — Хорошо меня задержали. Красиво. Надо солдатам поощрение дать, хоть и липовый нарушитель.

Опять он усмехнулся, и лицо его, с угловатыми чертами, резкое, вдруг похорошело.

— Слушаю, — сказал капитан.

Так вот в чем дело! Подполковник проверял охрану границы.

Никакого нарушителя, значит, нет. Жаль! Но зато случай, кажется, свел меня с интересным человеком. В тот вечер на заставе только о нем и говорили. Обычно на такую проверку посылают офицера помоложе и званием пониже, — а Новиков, верно, вызвался сам. Несколько дней бродил по лесам в дождь, в холод. Отчаянная голова!

Я узнал также, что служит Новиков в штабе округа. Что имя его — Диомид — часто переделывают на «динамит».

Весь вечер я преследовал его с блокнотом наготове. Новиков то уединялся с начальником заставы, то беседовал с солдатами. Настиг я его только перед сном. Он сидел на койке и с упоением копался в зажигалке.

— Страх люблю это занятие, — сказал он. — У вас нет? Я у всех принимаю в починку. Ага, попался! — он вытащил крохотное колесико и бережно положил на столик.

— Я много слышал о вас, — начал я.

— У нас в округе есть настоящие герои. А я… Вот слесарь из меня вышел бы отличный, кабы не война. Что вы нашли интересного в моей особе?

Такой ответ смутил меня.

— Например, поговорка ваша, — сказал я несмело. — Откуда она?

— Кто сказал, что я убит? — засмеялся он. — Ладно, об этом расскажу, коли вам так нужно. Я сам принимался писать, да нет, сухо получается, скучно. Могу показать вам свои записи… Впрочем, ни к чему. Лучше на словах.

То, что рассказал мне Диомид Игнатьевич, я теперь передаю читателю.

Был второй год войны. На участке нашего отряда появилась банда. Человека четыре или пять. Преступники, бежавшие из мест заключения либо скрывавшиеся от суда, и дезертиры. Ох, и задала нам жару эта проклятая банда! В жизни не приходилось мне столько ходить пешком и лазать по кручам. Альпинистом стал. Но похвастаться успехом мы не могли. Бандиты увертывались.

Из округа что ни день — грозные шифровки. Торопят нас, требуют мобилизовать актив в колхозах, бросить все силы.

— Плохо, плохо идут у нас дела, — сказал мне однажды полковник Берестов, начальник отряда. — Как ты считаешь, а?

Берестов обращался со мной по-отечески. Низенький, седой, не расстававшийся с буркой — он брал ее с собой даже в машину, — полковник принадлежит к старшему поколению советских пограничников, которое побывало под огнем басмачей, билось в Уссурийской тайге с японцами.

— Есть у меня план, Диомид, — сказал он. — Не уверен, можно ли тебе поручить.

Признаться, быть в стороне я не привык. Обыкновенно самые сложные задания как раз доставались на мою долю, а тут…

— Обиделся? — отозвался он. — Зря.

План у Берестова был такой: подослать к шайке еще одного бандита, мнимого.

Но отчего же я-то лишний? Оказывается, вся беда в том, что я служу в отряде давно, меня знают.

— Зажми уши, Диомид, — улыбнулся он, — хвалить тебя буду, коли не понял. Ты бы лучше всех подошел. Шайка не простая, действовать надо тонко. Да ведь рискованно тебя посылать! Именно тебя! Ведь на нашем участке враг за каждой хитростью Новикова чует.