Крымские ханы первой половины XVII столетия и борьба за самостоятельность и единовластие

В оформлении обложки и титульной страницы использована арабская надпись с оттиска перстня-печати хана Бахадыра I Герая (1637/38 год):

Перед вами — второй том научно-популярного труда «Повелители двух материков». Напомню, что том первый («Крымские ханы XV–XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды») охватил эпоху с 1397 по 1608 годы — период возникновения и становления Крымского ханства, чьи правители сумели освободить Крым от верховенства волжской Орды и одержать над ней решительную победу. Это позволило Гераям считать себя законными наследниками всех бывших золотоордынских владений — «государями двух материков», как гласил отныне ханский титул.

Борьба за ордынское наследство стала одним из главнейших направлений крымской внешней политики в XV–XVI столетиях. Высвободив Крымский Юрт из-под власти волжских ханов, Гераи сами перешли в наступление на ордынскую столицу и успешно распространяли свое влияние в тех государствах, что возникли на Волге после распада Золотой Орды: в Казанском и Хаджи-Тарханском ханствах, а также в Ногайской Орде.

Однако здесь Крымский Юрт столкнулся с новым соперником: Московским царством. Вмешавшись в противостояние крымских и волжских Чингизидов, московские правители одержали в нем верх, завоевав Казань с Хаджи-Тарханом (Астраханью) и подчинив себе Ногайскую Орду. К концу XVI столетия крымские ханы признали это новое положение вещей, и «волжский вопрос» в их внешней политике был закрыт: так или иначе, ордынский противник был навсегда устранен, а московский пока что не представлял значительной угрозы для Крыма.

Не меньшую важность для Крымского государства представляли и его отношения с Османской империей. Вынужденные в 1478 г. признать над собой верховенство османских султанов, Гераи оказались в двойственном положении. С одной стороны, победа над Великой Ордой (одержанная при турецком военном содействии) делала их прямыми правопреемниками ордынских ханов — то есть, правителями суверенными и не подвластными никому в мире. С другой стороны, подчиненность крымских правителей стамбульским падишахам изначально ограничивала этот суверенитет.

Ярче всего это проявилось в вопросах, связанных с наследованием крымского престола. В первые десятилетия османского верховенства над Крымским Юртом функции турецкого падишаха ограничивались здесь лишь формальным подтверждением властных полномочий вступающих на престол ханов. Однако впоследствии султаны присвоили себе право не только утверждать, но и назначать кандидатуры на крымский трон — и это при том, что в крымской государственной традиции (которая, в свою очередь, восходила к чингизидской) должность хана была не назначаемой и даже не непосредственно наследуемой, а выборной. Такой выбор полагалось осуществлять предводителям четырех знатнейших родов страны, которые при этом руководствовались рядом условий (кандидат должен происходить из рода Гераев; быть старшим в ханском роду; преимущество принадлежит младшим братьям прежнего хана; если же братьев не имеется, то тогда первоочередными кандидатами становятся ханские сыновья и т. д.). С учетом этого, стремление султанов добиться полного контроля над вопросами престолонаследия в Крыму затрагивало интересы не только ханской династии, но и всей крымской аристократии.

Вместе с тем, османское правительство по-прежнему не вмешивалось во внутреннюю жизнь Крымского государства, и в этом отношении крымские ханы оставались в полной мере суверенными правителями страны. Кроме того, признавая особые права Гераев на просторах бывшей Орды, Османская империя оставила за крымскими ханами право вести самостоятельную политику в отношении бывших ордынских данников: Казани, Хаджи-Тархана, Ногайской Орды, народностей Северного Кавказа, а также Московского царства и, в меньшей мере, Речпосполитой. Длительное время османские правители не поддерживали активных самостоятельных контактов с некогда подвластными Орде государствами и народами, препоручив Крыму роль посредника в своих отношениях с ними. Гераи весьма дорожили этой своей привилегией, и последовавшие со второй половины XVI в. попытки Стамбула самостоятельно распоряжаться в обширной зоне крымских интересов воспринимались в Бахчисарае с тревогой.

Перемены назревали и во внутриполитической жизни Крымского государства. Как и прежде, крымская знать решительно отстаивала унаследованные еще от ордынской эпохи государственные традиции «военно-феодальной демократии», когда власть в стране принадлежала всеобщему совету знати, а хан являлся лишь выборной фигурой, ограниченной в своих полномочиях. Незыблемость старинных обычаев была жизненно важна для аристократов, ибо на этих обычаях основывались и их обширные привилегии, и сама система государственной власти в Крыму. Но архаичная форма государственного устройства входила в противоречие с жизненными реалиями страны. Принятая в Орде столетия назад с целью военной и хозяйственной организации кочевого скотоводческого общества, эта система с каждым столетием все меньше соответствовала как оседлому укладу жизни основной части населения Крыма, так и меняющемуся характеру боевых задач ханского конного войска, которому на разных фронтах все чаще доводилось сталкиваться с артиллерией и ружейной пехотой. Дополнительным и, пожалуй, самым наглядным доводом к переменам был близкий пример могущественной и процветающей Турции, где родовой знати не существовало как класса, а власть султана была абсолютной и неограниченной. Словом, требованием времени было введение в управление страной элементов абсолютизма по турецкому образцу — и целый ряд крымских ханов (в особенности тех, что выросли в Турции и были воочию знакомы с политическим устройством султаната) сознательно стремились к этому. Однако аристократия, видя в такой политике угрозу своим привилегиям, неизменно сопротивлялась попыткам ввести единовластие монарха — ив этом ее всемерно поддерживали сами османы, понимавшие, что обретение крымскими ханами абсолютной власти лишит Стамбул важных рычагов воздействия на Крым.