Крепкий орешек
Авторы: Петроний Гай Аматуни
Жанры: Биографии и мемуары, Советская классическая проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 48 страниц. Год издания книги - 1976.
В книгу, выпускаемую к шестидесятилетию писателя, вошло лучшее, что написано им об авиаторах. Это художественные очерки, раздумья писателя о профессии летчика и о людях этой профессии.
Читать онлайн Крепкий орешек
Светлой памяти
Кузьмы Ивановича Шубина —
Летчика и Человека.
Пилот — это крепкий орешек для природы. Она стремится расколоть его ураганами и грозами, снежными бурями и кипением мощных облаков. А он, пилот, забирается все выше, летит все быстрее и дальше; он серьезен перед лицом опасности, ибо уважает ее, а не пренебрегает ею. Он горд и знающ, но скромен, ибо понимает, что не одно поколение авиаторов незримо стоит за его спиной. Их опыт — это величайший дар, может быть, самое дорогое из всех наследий в мире. И в трудную минуту пилот побеждает потому, что принял этот драгоценный дар, как эстафету…
Петронию Аматуни исполнилось 60 лет, четверть века он состоит в Ростовской писательской организации. Примерно столько же лет и я знаю его. По профессии он летчик и написал о своих друзьях-авиаторах несколько книг.
Читая их, невольно обращаешь внимание на реалистичность письма. Конечно, романтика окрашивает все, что вообще написано в нашей и зарубежной литературе о летчиках. Но когда пишет об авиации профессиональный пилот, именно точность деталей, сюжета, самого языка становится основой некоторой приподнятости и, может быть, восторженности или влюбленности в небо.
Я знаю это по себе: проходят годы, отдаляющие меня от, казалось бы, совсем недавней летной жизни, но все еще живут во мне и ощущения полета, и образы тех, кто делил со мной радости и острые неожиданности в воздухе и на земле…
Надо сказать, что Петроний Аматуни больше книг написал в жанре фантастики и сказки. И меня это не удивляет.
Сейчас мальчишки чаще играют в космонавтов — такова романтика космического века. И все же прелесть, я бы сказал, фантастичность авиации остаются неповторимыми и, наверное, неуничтожимыми даже в самом далеком будущем, потому что вряд ли станут люди летать по земным городам и весям на звездолетах.
Позвольте уверить вас, что трудно встретить летчика, который если не пишет сам, то с увлечением не читал бы фантастики… Таково воздействие обычной летной действительности — трудной, стремительной и суровой.
Работа делает пилота фантастом или врожденные фантасты становятся пилотами — это уже другой вопрос. Что же касается сказок, то немало летчиков-писателей уже стали авторами сказочных произведений…
Предлагаемая читателю книга — это, скорей всего, истоки фантастики ее автора, это книга о тех, кто в небе.
Петр Лебеденко
О днях улетевших
Небо! Великое детище Солнца и Земли… Дайте мне взглянуть на кусочек Земли, и я скажу, какое небо над ним сейчас. И наоборот: в полете, в облаках, я расскажу вам немало о земле.
А начинал я в ранней юности на планере. В ту пору он представлял собой пустотелую балку: на одном конце — сиденье, педали и ручка управления, а на другом — хвост, состоящий, как и сейчас, из горизонтального и вертикального оперения. Крыло — прямоугольное в плане и обтекаемое в профиле — крепилось на высоких стойках. В носовой части балки, снизу, — крюк, на него цеплялось кольцо с веревкой.
Я усаживался на пилотское сиденье, ноги — на педали руля поворота, в правую ладонь — ручку управления, озабоченно осматривал белые, с сиреневой оторочкой облака и командовал:
— Ста-арт!
Взявшись за веревку, друзья натягивали ее струной и бежали с горки. А еще двое поддерживали крыло за консоли: колес-то ведь не было…
Тряско и валко планер двигался вперед. После набора необходимой скорости под крики «ура» я как бы притягивался к небу словно магнитом, обгонял веревку, которая, ослабнув, соскальзывала с крюка, и летел на высоте двух, а то и трех метров. Немного погодя следовали «прочная» посадка, небольшой полевой ремонт — и наступала очередь другого…
Потом вместо веревки мы использовали резиновый канат (амортизатор), а в носу планера появился капот, проще говоря, фанерный футляр с плоским верхом. Он закрывал мои ноги и руки, а я старался — если успевал за короткий полет — сохранять верх капота горизонтально, что свидетельствовало о наиболее выгодном расположении в пространстве всего летательного аппарата.
Когда высота полета позволяла делать отвороты вправо и влево, я учился следить за координацией рулей, то есть за тем, чтобы темп разворота соответствовал крену. Это было сравнительно просто: скажем, взлетел с высокой горки — и разворачиваюсь влево; если при этом встречный воздух больше задувает в левую (внутреннюю) щеку, надо либо увеличить крен, либо больше нажать на левую педаль руля поворота. Иначе разворот получится блинчиком.
Зимой было потруднее, особенно в мороз: лицо грубело, и чувствительность щек подводила. Но вскоре появились приборы…
В те далекие годы мы мечтали о высоте, В августе 1935 года я с группой своих курсантов взобрался на вершину Столовой горы, что близ города Орджоникидзе, в Северной Осетии. Разобранный планер мы доставили на скалистую высоту 3000 метров. На вершине сохранились остатки маленькой часовни — гора когда-то считалась священной. Мы написали свои имена, записку вложили в пустую консервную банку и закопали. Надеялся я стартовать 18 августа, в День авиации. Но прошло два дня — погода становилась все хуже и хуже…
В первое же утро горцы, помогавшие нам, и проводник исчезли. Чтобы оправдать себя, они распустили слух, будто я полетел и разбился. Это попало в печать. Мы слышали сквозь облака шум низко летающих самолетов, но не подозревали, что весь аэроклуб разыскивал мои останки.
