1
— Шайзе, шайзе-почта, — выкидывал в корзину для мусорной почты один за другим конверты Мартин. Все письма были уведомлениями-штрафами, в которых предлагалось в обязательном порядке заплатить за квартиру, за свет, за Интернет, за подписку, которую Мартин оформил как бесплатную на три недели и забыл вовремя от нее отказаться. В общем, стал жертвой изощренного рекламного хода. А тут еще очередное письмо из библиотеки об очередном штрафе в два евро. И за что? За книгу об архитектуре, которую он взял, чтобы прочесть о домах района, куда он три месяца как переехал.
Мартин перебрался в шайзе-район Вединг из-за некоторых финансовых затруднений. Но проблемы с деньгами — ерунда, если речь идет не о здоровье. В Германию Мартин поехал, чтобы сделать операцию на глазах. Выйдя из больницы, он взглянул на город и мир по-новому, как будто ему в клинике выставили резкость. Любуясь невысокими домами в стиле модерн, он понял, что в этом городе ему хочется жить. И он остался, работая сначала посудомойкой в ресторане, а потом мойщиком окон в клининговой компании. Наконец-то все в фокусе. Вот только заказов стало маловато, а страховку нужно было оплачивать.
Райончик возле метро “Осло” оказался вполне сносным, и Мартин первым делом записался в библиотеку на берегу живописной Панке. Эта речушка, временами рыжая от ржавчины, временами зеленая от водорослей, как волосы настоящего панка, будто кривлялась и выделывалась на сцене “бецирка”. Она то и дело выкидывала левое коленце и выписывала разнузданные кренделя под бурную музыку эмигрантского райончика. Возможно, из-за ее навязчивой красоты за прошуршавшие как листы календаря месяцы Мартин так и не притронулся к массивной книге, и сумма штрафов уже намного превысила стоимость самого фолианта.
Нареченный родичами Мартыном, Мартин ничего не понимал в ландшафте и градостроении. Ничего не смыслил в бетоне и панелях, в холодной архитектуре, в строительстве и ремонте, и потому книга огромным кирпичом валялась прямо на полу. Если поставить на нее голую ступню, холодная глянцевая обложка создавала неприятное ощущение необжитости.
И только одно письмо, написанное его дядей Зиннуром, кажется, было живым и грело душу. Распечатав конверт, Мартин поднялся из-за стола и подошел к окну, чтобы свет, словно огонь свечи для молочных чернил, прояснил мелкий дядин почерк. Вид на улицу был бы ничего, если бы не один дом. Мрачная вытянутая коробка из темного кирпича со сплошными карнизами и решетками в пол-окна больше напоминала барак концлагеря. Уже какой месяц она отравляла Мартину настроение.
Письма из края вечнозеленых помидоров, как называл Зиннур их родовые татарские земли, были для Мартина словно глоток парного молока с мятой для больного ангиной. От письма пахло хлебом и полынью. Он вспоминал дом в деревне — деревянный сруб, каменная печь, запахи бабушкиного бальзама “Звездочка”, пухового прохудившегося в нескольких местах платка, обгрызенные холодным ветром цветы герани на подоконнике, пожухлые гераневые россыпи звезд за окном. От нахлынувших воспоминаний на лбу у Мартина тут же выступила испарина, будто он прижался горячим лбом к стеклу.
Если запивать помидоры молоком, да еще зеленые, обязательно пронесет. Однажды он ранним летом наелся зеленых мелких яблок, и у него случилось несварение желудка, он, уже глубокой ночью, засел среди раскидистых кустов картофельной ботвы. И тут по маленькой нужде, перебравшись через жердины в огород, обрисовался дядя Зиннур. Было темно, хоть глаз выколи обожженной до черноты иголкой. Мартин испугался, что сейчас дядя помочится на него, и, чтобы этого не случилось, он зарычал и завизжал, когда дядя, расстегнув штаны, расслабился и уже собирался пустить свое внутреннее “я” по волнам. Грузный мужик, вскрикнув как женщина, бросился наутек, сметая все живое и неживое на своем пути. На следующий день он утверждал, что в сломанных жердинах виноват кабан, которого он накануне заприметил в огороде. При этом белые дядины кальсоны висели на веревке, словно белый флаг, выброшенный мистическому зверю, сожравшему маленькое ведерко яблок из сада с яблоками райскими и земляными...
2
Оторвавшись от воспоминаний и письма, Мартин посмотрел на своих друзей — Мону и Стефана, которые вольготно расположились на кухне среди тускло мерцающих, как энергосберегающие лампочки, зеленых яблок, обсуждая последние экзамены в институте и новичков, у которых еще молоко на губах не обсохло. Посмотрел, чтобы тут же снова вернуться к письму и воспоминаниям.
Семья Мартина, как и многие другие, — не только свод семейных преданий и легенд, рассказываемых за общим столом, но также семейный альбом с разорванными блеклыми кадрами воспоминаний, голоса, что остались в Мартиновой голове словно звуковые файлы.
Зиннур-абы приехал в деревню после тюрьмы. В городе у него жилья не было. По профессии он был электриком и, недолго думая, решил устроиться в “Местэнерго”. Ездить по деревням, исправлять поломки, снимать показания счетчиков. Для этого надо было сдавать экзамен на профпригодность в головном офисе. Однажды, надев костюм, что в доме переходил из поколения в поколение, словно знамя полка, и фетровую шляпу, он отправился в районный центр. На аттестации он вытащил билет, об этом Мартин мог бы рассказывать словами дяди, ибо это была их любимая история, и они всей семьей заучили ее наизусть со всеми дядиными интонациями и даже воспринимали, а при случае и выдавали как свою.
